Участники сходки оживились, поддерживали доклад своими репликами, и я чувствовал, что настроение их резко переменилось. По моему предложению они решили избрать из своей среды делегацию и направить ее к исправнику и в городскую управу с требованием о предоставлении работы всем безработным.
Это предложение было принято единогласно. Я советовал участникам сходки держаться твердо и в случае отказа заявить властям, что ввиду безвыходности положения безработных они, чтобы не умереть с голоду, будут вынуждены сами позаботиться о своих нуждах за счет тех, у кого имеются излишки средств и продовольствия. И хотя это было всего лишь средство нажима на исправника и городскую управу, многие участники сходки выступили против этого, опасаясь арестов и других репрессий.
После ухода делегатов я вкратце познакомил участников сходки с Программой и Уставом нашей партии, с решениями V съезда РСДРП и призвал наиболее сознательных рабочих к вступлению в наши ряды. Правда, к партии примкнули лишь немногие — уж больно опасным и трудным был тогда путь любого партийца, и не всякий мог пойти на этот шаг в условиях наступления реакции.
Нашим делегатам не удалось найти исправника, а в городской управе им заявили, что этот вопрос нельзя решить сразу, но власти примут все меры, чтобы облегчить положение безработных. Разумеется, это была уловка, но мы были довольны и тем, что сумели и в этих очень сложных и опасных условиях провести сходку, продемонстрировать свою организованность и еще раз напомнить властям, что наша организация живет и действует.
Однако обстановка в Луганске и его окрестностях все более накалялась. Репрессии царизма усиливались. Всюду рыскали полицейские, жандармы, конные казаки, шпионская агентура. Распоясались черносотенцы из «Союза русского народа» и анархисты. Они бесчинствовали на улицах и в общественных местах, избивали рабочих, совершали бандитские налеты на рабочие окраины. В ответ на это некоторые рабочие, доведенные до отчаяния, совершали террористические акты — убийства полицейских и казаков. Это вызывало еще более жестокие репрессии со стороны карательных органов.
Разгул реакции и непрерывные аресты порождали у недостаточно закаленных рабочих уныние и даже панику. Среди наиболее отсталых из них началось пьянство, а кое-кто вступил на путь предательства интересов своего класса: стал выдавать полиции партийных и профсоюзных активистов. Отдельные наши недостаточно организованные дружинники, не понимая обстановки, требовали ответить репрессиями на репрессии, а когда мы их пытались призвать к благоразумию, уйти в подполье и строго законспирироваться — начинали действовать в одиночку, становились жертвами своей горячности и необузданности в неравной борьбе. Все это, конечно, усложняло и без того тяжелые условия нашей деятельности, но надо было со всем упорством и настойчивостью продолжать начатое дело.
За нами, руководителями партийного комитета и членами правления профессионального общества, днем и ночью охотились полицейские ищейки. Приходилось использовать все средства конспирации.
Мы старались использовать каждый час. Надо было передать в надежные руки и хорошо упрятать оружие, партийные документы, денежные средства, печать Луганского комитета, конспиративный шифр, подобрать опытных и верных людей для связи с соседними партийными организациями и большевистским центром. В это время мы работали без отдыха и передышки, спали 3—4 часа в сутки, соблюдали величайшую осторожность, часто были вынуждены гримировать свою внешность. Но дни нашей свободы уже были сочтены. В ночь на 31 июля 1907 года меня арестовали.
Дорога в Луганскую тюрьму была для меня не новой. Но тогда меня вырвали из тюремного застенка тысячи луганских пролетариев, поднявшихся на борьбу с самодержавием. Сейчас наступали иные времена.
Но могу твердо сказать, что и в те тяжкие дни у меня, как и у многих тысяч рядовых революционеров, ставших жертвами столыпинской реакции, не было и мысли о капитуляции. Я твердо верил, что для нашей партии и всего рабочего класса настанут лучшие времена и мы еще сумеем показать всю свою силу и перед этой силой не устоит прогнивший самодержавный строй.
Находясь в тюремной одиночке в ожидании допросов и суда, я много думал о нашей революционной борьбе и с гордостью сознавал, что мы, большевики-ленинцы, действовали смело и решительно, были душой революции, подлинными ее вожаками. Конечно, мы не избежали многих ошибок. Но борьба закалила нас.