– Не уходите, – попросила грустная красавица и подошла ближе. Глаза ее блестели в сумерках. – Пожалуйста. Простите, я никакого права, конечно, не имею… Просто очень как-то не по себе.
– И правильно, чего торопиться, – сказала бабулька, выглядывая из женского купе. – Уж как-нибудь не забудут про нас. Давайте-ка ужинать, пока не простыло.
– Ой, – сказала женщина. – А пойдемте, правда. Есть хочется ужасно.
На столике в купе обнаружился рыжий столовский поднос, накрытый салфеткой, а под ней – три тарелки бутербродов с пошехонским сыром. Явился полковник и водрузил на столик бутылку коньяка и вчерашнее блюдце с лимоном. «Ну кто же лимоном закусывает?» – весело сказала красавица, достала из чемодана огромную шоколадину «Тоблерон» и, премило смущаясь, попросила Зорина разломать, а то она твердая, кошмар. Принялись рассаживаться, сразу стало празднично и тесно. Откуда-то мгновенно взялись стаканы, разлили по первой, и человечек с портфелем предложил: «Ну, за встречу. Смотрите, как мы все-таки удачно…» – а полковник поправил галантно: «Нет, за прекрасных дам», – и встал, и поднял стакан к потолку. Бабулька с неожиданным удовольствием опрокинула коньяк, вкусно хрустнула шоколадкой, а вторую через столик запихнула в рот сонной девице, которая все так же смотрела в окно, совершенно теперь черное. Выпили еще по одной, полковник завел какой-то длинный гусарский анекдот, и Зорин вдруг вспомнил про маму с ребенком в соседнем купе и что надо бы угостить их: неудобно. «Возьмите шоколад», – предложила красавица.
Пол в коридоре мягко качнулся у него под ногами, в голове шумело, ай да «Три звездочки», сто лет их не пробовал. Он постучал, улыбаясь, и, когда дверь открылась, сказал: «Добрый вечер, мы там поужинать сели, не хотите присоединиться?» Ребенок спал, укрытый одеялом, мать выглядела усталой, за спиной у нее было темно и тихо, как в детской, и горела лампочка над нижней полкой; она прижала палец к губам и нахмурилась – тише, ну что вы кричите, и он вспомнил маленькую Катькину комнату и кулек в кроватке, а он ввалился большой и лишний и пахнет коньяком, и жена говорит: «Разбудишь сейчас, а мне полночи потом укладывать, иди давай, Ваня, ну все». За спиной слышался смех и звон стаканов, и он сказал: «Извините, ради бога, простите за беспокойство», – и пошел обратно, наполненный нежностью и виной.
Потом они сидели еще и пили коньяк, полковник сыпал армейскими тостами вперемешку с армейскими анекдотами, румяная бабулька хихикала, прикрываясь ладошкой, и женщина рядом была красивая, очень красивая и все-таки грустная, такие грустные всегда особенные, и он спросил: «Вы замужем?» – а она ответила: «Какая разница?» – и разницы правда не было никакой. И дождь снаружи стучал уютно, а ноги у девушки были голые, совершенно летние ноги, в купе было тесно и тепло, он всегда любил поезда, а потом вдруг почему-то перестал ездить, почему? И Катьке все можно будет завтра объяснить, конечно, она поймет. «А что ж бутерброды никто не ест?» – спросила бабулька, и он тут же понял, что не ел со вчерашнего дня, и это тоже было вовремя и правильно: просто свежий хлеб с толстым куском сыра, и все, ничего больше было не надо, такая радость от еды тоже бывала только в поездах.
Первую тарелку прикончили жадно, без слов, и симпатичный человечек с портфелем потянул к себе вторую, крутанул ее и прочитал надпись на кромке:
– Жи-гу-ли, – поднял глаза и спросил весело, с набитым ртом: – Погодите, мы разве в Самару едем?
– Стоп, – сказал Зорин. – Какая Самара, это «Красная стрела».
(Скорый Москва – Питер, отправление в 23:55, прибытие в 07:55, Катькина свадьба.)
– Ой, ладно, ну перепутала, – сказала бабулька. – Ешьте, пока горячие.
Но лицо у человечка с портфелем стало такое же, как утром, когда его спросили, с кем он ехал. А бутерброды действительно были горячие, до сих пор. Хотя должны были остыть.
– Сколько времени? – спросил Зорин. В горле у него вдруг пересохло.
– Полчетвертого, я же сказала, – ответила красавица.
– Добрый вечер! Чайку?
Зорин обернулся. В дверях стоял мордатый дядька в синем кителе РЖД. На лице у него была казенная улыбка, а в каждой руке по три фирменных подстаканника, над которыми торчали ложки и поднимался пар.
– С лимоном? – придирчиво спросила бабулька. – Вот тут поставьте, – и принялась распихивать жигулевские тарелки.