Проводник шагнул в купе и расставил чай на столике.
– А чайковского бы сейчас не помешало! – воскликнул полковник.
Бабулька придвинула один стакан к себе, второй – к девице в шортах, и загремела ложкой.
– Чай-ков-ского!.. – повторил полковник.
Голоногая девица раскрыла рот, и оттуда в чай выпал кусок шоколада. Бабулька раздавила лимон о стеночку, шумно отхлебнула.
– Спасибо, – кивнула она проводнику.
Проводник мялся в дверях и не уходил.
– Спасибо! – сказала она еще раз, с нажимом.
– Смену сдаю, – сказал проводник, глядя в сторону. – За бельишко бы рассчитаться.
Лицо у бабульки мгновенно погасло, взгляд метнулся к стопке белья на верхней полке.
– Завтра! – сказала она напряженно. – Можно людям посидеть нормально?
Глаза у красавицы были огромные, с расширенными зрачками. Зорин понял, что совершенно трезв. Абсолютно, как стекло.
– Какое на хер бельишко? – спросил он, поднимаясь. Стаканы звякнули. – Вы издеваетесь? Это что, скрытая камера какая-то? Нас снимают тут, что ли? – Он попытался ухватить проводника за китель, тот резво увернулся, не переставая угодливо улыбаться. – А я к дочери из-за вас!.. – закричал Зорин. – К дочери на свадьбу опоздал! – и выпрыгнул в коридор.
Проводник с неожиданной прытью побежал от него в другой конец вагона. Зорин погнался следом, но пол на секунду будто бы снова провалился у него под ногами, и за эту секунду мордатый гад успел скрыться в своей каморке у туалета и щелкнуть замком.
– Эй! – крикнул Зорин и ударил в проводницкую кулаком.
– Рассчитаться надо! – глухо раздалось из-за двери. – Мне кассу сдавать!
– Молодец, – сказала бабулька, когда Зорин вернулся в купе. – Так его, сволочь. До завтра подождать не может. Садись, миленький, покушай.
– Надо вместе, – сказал Зорин полковнику. На коротышку с портфелем надежды не было. – Выломать как-то, я не знаю. Разобраться.
– Ой, не нужно, пожалуйста, – устало сказала красавица, как если бы при ней затеяли драку в ресторане.
– Да сам выйдет, – сказал полковник, жуя бутерброд. – Куда денется. Ну чего, еще по пять капель, может? – и кивнул на коньяк.
Они все подставные, понял вдруг Зорин с ослепительной ясностью, все до одного. Полуголая девица, красивая разведенка, бабка эта… мужик с верхней полки. Даже мамашу придумали с ребенком, а я идиот. Ну какой трехлетка будет спать сутки?
Он повернулся, бросился к соседней двери и рванул ее на себя. Ряженая мамаша вскочила, кинулась навстречу и зашептала настойчиво, быстро – вы что, разбудите, нельзя, но Зорин оттолкнул ее, шагнул к свернутому на полке кульку и сдернул одеяло. Ничего под ним, конечно, не было, никакого ребенка.
– Поиграть вы решили, да? – сказал Зорин. – Весело вам? Я вам сейчас устрою весело! Я вам так сейчас весело устрою…
Женщина не ответила. Похоже, она вообще его не слышала и просто смотрела на пустое место на полке. Лицо у нее было такое, что Зорину показалось, будто он сделал что-то ужасное.
– Доволен? – сухо спросила бабка из коридора. – А ну-ка, давай выходи. Давай-давай, – и, не дожидаясь, схватила его за руку и потащила вон.
Но был же ребенок, думал Зорин. Бегал ночью по проходу, смеялся за стенкой. И вообще, их в купе было трое, был же папа еще с ними, такой хипстоватый, с наушником и бородой, нес рюкзак и коляску, его они куда дели? И, главное, зачем?
Надо было выпить чаю. Крепкого, сладкого, железнодорожного, чтобы рассеялся в голове этот идиотский туман, и как следует подумать. Он протиснулся мимо полковника, схватил с тарелки последний бутерброд и стоя, не садясь, запихнул в рот целиком и обжегся, и запил таким же раскаленным, обжигающим чаем. Бабка недобро следила за ним от двери, скрестив на груди руки. Все они молча за ним следили.
– Здорово у вас тут придумано все, – сказал Зорин. – Шоколад, лимончик, коньячок. Тарелочки. Чай вон даже горячий. А откуда он взялся-то?
Никто не ответил.
– Я говорю, взялся он откуда? – повторил Зорин. – Тут же ни титан не работает, ничего. Не может работать. Вы как это греете все? А, кстати, и свет еще! – захохотал он с облегчением, потому что понял наконец и неясно было, как он не заметил этого раньше. – Свет же у вас горит. В отцепленном, сука, вагоне – свет! Ну вы даете, ребята, честно. Вот это вы даете, блин.
Пауза длилась, неловкая и странная.
– Все испортить надо, – с отвращением сказала бабка, пихнула Зорина локтем и прошла на свое место. Тяжело уселась, смахнула крошки в горсть и принялась складывать пустые тарелки. – Идите-ка вы отсюда. А ну пошли, говорю, кончилось кино!
Маленький продавец кожи послушно вскочил, обхватил свой портфель с образцами и понес на выход, как младенца. Полковник поднялся медленно, с обидой, и по дороге зацепил со стола недопитую бутылку коньяка.