Гущин сперва добавил: «В немых дремотах между разговорами, в сокровенных цезурах раскрывалось все существо честного старого человека», – но подумал и удалил предложение. Он хрустнул пальцами, вытащил из мягкой пачки покривившуюся сигарету и прикурил ее, повторяя про себя последний абзац. Дело пойдет.
«Теперь уазик ехал мягко. Дорога здесь была уже верная, гладкая. И Днова это удивило: бои прошли здесь только пару недель назад, но уже успели положить новый асфальт. В бардачке, завернутый в промасленную газету, стыл дедов наган. Висячие фестончики на красной ткани, растянутой над лобовым стеклом, весело плясали в ход машине. Днов достал пистолет из бардачка. Развернул зубами. Посмотрел на его ствол – убедительный, терпкий, всезнающий. Днов прикрыл усталые глаза и вышептал нагану всю свою жизнь. И наган понял его, и наган согласился с ним.
На обочинах то и дело попадались груды искореженной техники, в мокрых полях возвышались сожженные остовы боевых ходунов. До границы оставалось шесть километров, но в воздухе, как будто слегка пожелтевшем, уже чувствовался жестяной привкус – верный знак, что биодиджиталы совсем близко. Здесь Бог – там дьявол. Здесь правда, там ложь. Все просто. Все как всегда».
Гущин выпустил дым, задумался и настрочил:
«Через небо возвращались на Родину облака. Возвращались взволнованными стадами. И коровы в приземистых стойлах, там, далеко внизу, поднимали свои головы и тянули выи, и печально приветствовали кучевых и перистых репатриантов».
Гущин благополучно проработал час, пока в соседней квартире не завыл пес. Это был щенок породы хаски, которого хозяева оставляли на весь день дома. Гущин запустил дрожащие пальцы под очки, помусолил переносицу и попробовал сосредоточиться:
«Суглинистый овраг, змеясь, пересекала сонная павна. Вдалеке уже виднелись ходуны беспамятных. Они шарили по холмам и низинам широкими сиреневыми лучами. Выпь заголосила в березняке. Только бы успеть. Ах, только бы успеть. Днов спрыгнул на плотик и, оттолкнувшись от берега узловатой корягой, поплыл вниз по тихому течению. Где-то через полтора километра должна была начаться стремнина, потом первые пороги. Но вдруг…»
Собака за стеной, как будто почуяв, что рука у Гущина, что называется, расписалась, нарочно завыла еще громче и протяжнее. Он зажал уши и попробовал сосредоточиться. Но не смог. Он забыл, что именно пришло ему в голову. Кажется, Днов кого-то заметил на берегу. Нет. Тогда пусть до него дотянется лазерный луч ходунов. А лучше пусть Днов увидит прямо над собой вражеский дрон. Нет, не вражеский, свой. А лучше сразу два дрона, и свой, и чужой. Точно, лучше пусть он наблюдает за воздушной дуэлью двух дронов. Или… Собака заскулила трагическим тенором. Гущин не выдержал, ударил кулаком по столу и отправился на кухню. В коридоре с притолоки на него сурово взглянул Спас Нерукотворный, чей образ мама в прошлогодний карантин повесила напротив входной двери: во-первых, чтобы предупредить вторжение воров, во-вторых, чтобы отвратить от дома ковид. Гущин открыл холодильник, погладил ледяную шубу и произнес шепотом: «Подросла». Он вытащил чекушку, сжал ее обеими ладонями. Руки свело от холода. Он открутил крышку, закинул голову, и тягучая жидкость медленно полилась в рот. По телу благовестом стали расходиться теплые волны. Стези прояснились, туман рассеялся. Даже собака притихла. Или он просто перестал ее слышать. Он достал из упаковки сардельку и, не разогревая, тут же слопал ее. Подумал и слопал вторую.
Гущин вернулся к компьютеру. Уже восьмой год он работал над эпосом-триптихом о воображаемой войне между хранителями и беспамятными. Роман назывался «Виждь». Он заканчивал второй том «Воцарение грядущего хама». Главный герой, погибший под Вязьмой в октябре сорок первого старшина Днов Владимир Святославович, воскресает в ходе научного эксперимента и снова оказывается на передовой. Враг у ворот. Правительство в изгнании передает ему депешу: именно на Днова возложена священная миссия встать во главе армии хранителей, собранной из ветеранов всех войн, которые Россия вела за последние семь веков. Копейщики, стрельцы, гренадеры, гусары, зенитчики, десантники и так далее. Днов не один, всегда рядом с ним два близких друга-сподвижника: царевич Дмитрий Иоаннович (во время сражений он воодушевляет солдат игрой на цевнице) и медведь-знаменосец Вася, балагур, стратег и левша. Хранителям противостоят полчища полулюдей-полуроботов (собственно, беспамятные, или, как они сами себя называют, биодиджиталы). Театр военных действий раскинулся от Филиппин до Исландии, от Патагонии до озер Онтарио. Главная битва произойдет на подступах к Новому Иерусалиму (именно туда будет перенесена столица России в 2046 году). Ценой неисчислимых потерь хранители одержат победу. Днова, смертельно раненного в плечо отравленной стрелой из арбалета, однополчане поднимут на башню танка, и оттуда, пока яд кураре не скует сердце, он скажет короткую патетическую речь. И закроет глаза. Теперь уже навсегда. Но до финала было еще очень далеко. Пока что Днов в одиночку пробирался через реки и леса навстречу своим частям.