– И давно вы этим промышляете?
– Ну как, второй месяц, да, Колян? Это не единственный наш «заработок», по ночам мы в соцсетях сидим, пишем душные комменты, травим незнакомых женщин, дикпики шлем. Ужасно стыдно такой херней заниматься, но что поделать, долг-то надо отдавать.
– И как – отдается?
Гопники синхронно переглянулись, вздохнули.
– Потихоньку отдается, но проценты все, сука, сжирают.
– Ясно. Не вариант, значит, ни в электричках, ни в соцсетях.
– Не вариант, но мы ничего лучше не придумали.
Над столом повисла тоскливая тишина, вдали на путях грохотала проезжающая электричка. Совенко выложил на стол своего малыша, положил рядом еще трех, долго смотрел на них, и тут его складчатое лицо озарилось улыбкой.
– Господа, мне кажется, нас с вами свела сама судьба! Вы про сетевой маркетинг слышали? Нет? А про МММ?
Офис сняли где-то в промзоне по дешевке, денег совсем не было, пришлось продать кое-что из мебели и напечатать объявления. Костюм купили в секонд-хенде, он был явно не по размеру, Гуров не мог застегнуть пуговицы на животе и боялся, что если глубоко вдохнет, то пиджак разойдется по швам, поэтому старался не дышать. Он подстригся, побрился и все утро тренировал перед зеркалом улыбку. Они как-то сразу договорились, что встречать клиентов будет именно Гуров: вид у него получше, почище, не постарел еще под бременем долга.
– Мы исследовательский институт, – репетировал он перед зеркалом, – изучаем ба… ба… базовые эмоции человека, проводим испытания опытного образца.
Сегодня был первый день, Гуров ужасно нервничал. План был простой – найти лохов и свалить свой долг на них, и доить их, пока не надорвутся. Он подошел к кроватке, посмотрел на малыша, и ему показалось, что тот подрос. Они вообще растут, такое возможно? Он же вроде андроид или типа того. Но да, волос на головке чуть больше, да и тяжелый он стал какой-то.
– Ну что ты на меня смотришь? Сегодня я тебя отдам, передам другому лоху. И он поможет отдать мне долг. Все это очень затянулось.
Малыш смотрел на него жалобно, словно понимал.
– Я тоже не хочу, но я больше не могу, понимаешь? Я не вывожу, не могу, и все, так будет лучше. А что ты хочешь? Чтобы я на тебя орал? Я не могу, мне тяжело. Забавно, правда? Я пошел по объявлению, чтобы избавиться от привычки срываться на людей, – и, выходит, помогло? Просто не могу больше кричать, нет сил. Только спать хочется, и все.
В дверь позвонили, Гуров был уверен, что это Совенко, поэтому страшно удивился, когда увидел на пороге Настю.
– Ого, нарядный какой, – сказала она. – Жени-и-и-их. На свидание собрался?
Гуров не нашелся с ответом.
– Трудовая книжка, – сказала Настя.
– Что?
– Трудовая книжка, ты сказал, что нашел ее.
– А, прости.
Было очень неловко, он совсем забыл, что нашел ее трудовую книжку, и вот она пришла – за книжкой. И ее возвращение в дом как-то больно отозвалось в его теле, он как будто вернулся во времена, когда они еще жили вместе.
– Проходи, сейчас.
– Ты какой-то замученный, похудел, что ли, все в порядке?
Он промычал что-то в ответ и отправился в спальню, искать книжку. Черт, да где же она, была же здесь, на тумбочке. Затем все же нашел – и расстроился еще сильнее. Сейчас отдаст, и она уйдет. Он положил книжку в карман и продолжал делать вид, что ищет и не может найти. В этом не было смысла, но ему просто хотелось, чтобы Настя задержалась подольше, а попросить он стеснялся.
И малыш стал издавать звуки, словно бы заскулил. Часы пиликнули: 1000 ВВМ. Гуров смотрел на экран и не мог понять – он не испытывал ярости, это было что-то другое. Но тогда откуда ВВМ?
Настя вошла в комнату.
– Что это было? – и тут же увидела кроватку. – Господи боже! – Подошла, взяла малыша на руки и начала укачивать, малыш успокоился. – Откуда он у тебя?
Гуров растерялся.
– Эм, я… я нашел его.
– Что?
– Ну, мне его подбросили. Я это… как раз вот хотел отнести его обратно.
– Куда – обратно?
– Ну, куда относят детей? Я не знаю.
Настя села на кровать, посмотрела на ребенка. Часы Гурова снова пиликнули: 10 000 ВВМ. На что он реагирует? Гуров не чувствовал ярости, он чувствовал тоску, скучал по Насте.
– Какой ты дурак, Сережа, – сказала она. – «Куда относят детей». Ты его кормил хоть?
Гуров сел рядом с ней на кровать, смотрел, как она укачивает малыша, часы на его запястье пиликали без остановки, он выключил их. Гуров уже знал: никому он его не отдаст, малыш останется тут, с ними.
Наринэ Абгарян
Море не плачет
Завтраки Мареллы одинаково просты: горячий бутерброд и большая чашка американо, приготовленного в кофемашине. Марелла отрезает тонкий ломоть гречишного хлеба, подсушивает в тостере и, не дав ему остыть, убирает на тридцать секунд в микроволновку, щедро обложив сверху кусочками сыра. Если сыр пресный, она его подсаливает. Она неизменно покупает его у одного и того же производителя, с доставкой на дом. Заказ привозит вежливый молчаливый курьер, оставляет у порога и отходит на три шага, чтобы его могли безбоязненно забрать. Бумажных денег Марелла давно не держит. Вычитав, что они являются самым большим источником заразы, она перешла на безналичный расчет. Потому курьерам, горничным и носильщикам, а также официантам, чьи чаевые не включены в счет, ничего от нее не перепадает. Впрочем, оставшись без вознаграждения, они не выказывают недовольства: Марелла из той породы женщин, которые вызывают необъяснимое желание защищать и опекать. Горничная одного семейного отеля после тщательной уборки снабжала ее номер двойной порцией сахарного печенья и напитков, а в день выселения подарила носовой платок с вышитыми инициалами. Растроганная Марелла оставила ей баночку дорогущего корейского крема с пометкой хранить его в холодильнике, иначе он утратит свое антивозрастное действие. Крема было на донышке, и Марелла после недолгих раздумий сделала на записке постскриптум: «Милочка, считайте, что я оставила вам пятьсот рублей: ровно столько, по моим подсчетам, стоят остатки крема». Носильщику она сунула сверток с сахарным печеньем, к которому так и не притронулась. Он поблагодарил и растерянно замер, прижав сверток к груди. Марелла несколько секунд наблюдала за ним в зеркало такси, затем с удовлетворением прикрыла глаза: печенья было достаточно, ему надолго хватит. Ела она всегда мало и только дважды за свою жизнь – в первую и вторую свою беременность – набрала несколько лишних килограммов, которые умудрялась скидывать до того, как ее выписывали из роддома.