«Глаза прячет», – отметила про себя Марелла. Без обиды, с пониманием – сама в подобной щекотливой ситуации повела бы себя ровно так же.
– Ты имеешь в виду, что теоретически я могла бы его родить. И в этом случае…
– Да, – он оборвал ее, не давая договорить уродливую фразу.
– Но не родила ведь! – она поморщилась, презирая в себе слабость.
Он вздохнул:
– Слушай, ты ведь все равно сделаешь как решила. Вот и флаг тебе в руки. Но помни, что я у тебя есть и если вдруг…
Теперь она не дала ему договорить.
– Если вдруг – плакаться я прибегу к тебе. Обещаю.
– Не плачь, Море.
– Море не плачет! Оно просто полностью состоит из слез.
– Пафос убери.
– Прости мерзавку.
Слово она свое сдержала и позвонила сразу же после расставания. Рассказала, как отпустила своего возлюбленного, когда поймала его заинтересованный взгляд на другой женщине. Запретила звонить и приходить: я не в том возрасте, чтобы растягивать страдание в вечность, лучше резко все оборвать, переболеть и жить дальше.
– Почему-то мысли о возрасте не посещали тебя, когда ты заводила со мной роман! – упрекнул он ее. Она даже не рассердилась. Понимала, что ему больно, что он еще не готов к расставанию. Любит, не сомневалась она, любит. Но очень скоро, через полгода или, если очень повезет, год он вполне уже будет готов к новому роману. Возраст ведь всегда берет свое. И он обязательно найдет себе другую, моложе и красивей, с юным упругим телом, быструю на подъем, без застоявшихся привычек, наводящих скуку. Марелла не горела желанием присутствовать при этом.
Она положила ему на прощание чашку с синими утятами.
– Пусть она напоминает тебе обо мне.
Он пожал плечом, но взял.
«Выкинет или оставит?» – думала она, наблюдая за ним из-за штор.
– Наверное, выкинул. Но ты не утешай меня, – попросила Марелла, закончив свой рассказ.
В трубке повисла тишина.
– Ты была счастлива?
– Целых два года.
– Так смысл тебя утешать?
Она криво усмехнулась. А про себя подумала – спасибо. Спасибо.
Выйдя из метро, Марелла первым делом позвонила мужу Зои и сообщила, что его жена нуждается в помощи психиатра.
– То есть убираться ей у вас больше не надо? – глупо спросил тот.
– Нет, твою мать, не надо! – вскипела Марелла.
Вернувшись домой, она прошла, не разуваясь, в гостиную, вытащила бутылку коньяка, отпила несколько больших глотков, не заметив, что поставила пятно на пальто.
Стояла потом у распахнутого окна, наблюдая московский закат. Уходящее солнце превратило край горизонта в ало-
золотистый костер. Поблекшее на фоне такого буйноцветья небо казалось совсем беспомощным, скоротечным.
«Трогательное, словно ладошка младенца», – подумала Марелла и неожиданно для себя взмолилась: – Господи, когда я умру, забери меня в этот закат. Моей душе там будет покойно и хорошо.
Помолчала, нахмурилась – совсем сбрендила, дура.
Новая домработница, в отличие от блеклой и тихой Зои, оказалась шумной и деятельной. Бывшая воспитательница детского сада, она перебралась к сыну сразу же после выхода на пенсию, но сидеть на его содержании не желала, потому нашла себе работу. Убиралась она споро и чисто, но говорила почти беспрестанно, гремя, словно погремушка. Первое время Марелла пыталась угомонить ее, потом, сообразив, что это бесполезно, махнула рукой: черт с ней, зато убирает на загляденье.
Имя у домработницы было долгое и витиевато-восточное, даже на трезвую голову не выговоришь. «Можно Айей», – разрешила она. Русский у нее был чистый, без акцента, но чудной, будто собранный наобум конструктор: на первый взгляд вроде все детали на месте, но если присмотреться – все шиворот-
навыворот.
– Убирать здесь можно было бы оставить и на потом, – говорила она, заглядывая в бельевой шкаф.
Требовалось несколько секунд, чтобы, отметив словесный шлак, добраться до сути сказанного.
– Почему на потом? – любопытствовала Марелла.
– На следующий раз оставить с этим ничего не станется. А вот балкон разобрать очень даже будет поздно!
Марелле стоило больших трудов не съязвить в ответ. Она сдерживалась из последних сил, выгибала бровь, прикусывала губу. Новая домработница не замечала ее недовольства: Зое достаточно было увидеть ее нахмуренный лоб, чтобы мгновенно собраться, этой же все было нипочем.
Самым забавным были попытки Айи разнообразить свою безудержную речь идиомами и прочими фразеологическими оборотами.
– Довел меня до белой коленки, – жаловалась она на кондуктора городского автобуса, электронное устройство которого не смогло считать информацию ее проездного.