На всякий случай он распахнул дверь купе и выглянул в коридор, как будто огромный шумный вокзал все-таки мог обнаружиться с другой стороны, но и там в окне тоже были только деревья и дождь. Даже не какая-то пригородная станция, а просто лес, как будто до города оставалось еще километров двести. Это сколько же ехать еще? Он вскинул запястье к глазам. Часов на руке не было.
– Подъезжаем? – с зевком спросили сзади.
– Да не похоже, – ответил Зорин, вернулся в купе и принялся шарить под подушкой. Кто вообще снимает часы в поезде? Тут и штаны-то не снимешь.
Сосед с полки напротив сидел, спустив ноги на пол, и сонно почесывал выпуклый живот. Был он немолодой, весь заросший густой седоватой шерстью и как раз таки без штанов, в длинных трусах и белой нижней майке, и просились на эту майку почему-то подтяжки и, может быть, китель. А то и кобура.
Под подушкой нашелся только телефон, но разряженный и мертвый.
– Сколько на ваших? – спросил Зорин и обернулся.
Хмурясь, сосед тоже разглядывал свою мохнатую лапу, затем устремил полный подозрения взгляд сначала на Зорина и наконец на верхнюю полку, где бесшумно, лицом к стене, лежал третий попутчик.
– А дверь-то я запер, – сказал он, нехорошо прищурился и вдруг запрыгнул на зоринскую постель, подтянулся и дернул спящего за плечо. – Эй! Подъем! Подъем, говорю!
Человек на верхней полке легко, как манекен, опрокинулся на спину и застонал. Он бессмысленно моргал в потолок и на вора похож не был.
– Не пили же вроде вчера? – спросил Зорин неуверенно. События вчерашнего вечера вспоминались нечетко, как если бы все-таки пили, а он почему-то забыл.
Сосед задумался.
– Не пошло у вас как-то, – наконец ответил он и с упреком кивнул на столик, где стояла едва початая бутылка коньяка и подсыхал на блюдце нарезанный лимон. – А один не люблю.
Да, я не пил, с облегчением вспомнил Зорин. Не хватало надраться в поезде и явиться с похмелья на свадьбу дочери, которую не видел двенадцать лет. Хуже только совсем не явиться, подумал он потом. Регистрация в 12:00, и план был – гостиница, душ, побриться, костюм, букет, все рассчитано впритык. Он даже нагуглил заранее лавку рядом с ЗАГСом, чтоб цветы были свежайшие, буквально в каплях росы. Может, это было и глупо, но все-таки очень важно – самый лучший букет, самый дорогой. А тут поезд стоит неизвестно где и явно вовремя не придет. Надо было лететь. Соскучился, мудак, по стуку колес.
– Так, – сказал Зорин и снова вышел в коридор. Ни души. Может, и правда рано еще? Во сколько вообще светает в конце октября?
Он взялся за ручку окна, с трудом опустил его и высунул голову, надеясь все-таки разглядеть какой-нибудь перрон, билетную будку, название станции – что угодно, кроме деревьев. В лицо тут же плеснуло мелким колючим дождем. Снаружи пахло землей, сыростью и прелыми листьями, и никакого перрона там не было, как, впрочем, и поезда. И спереди, и сзади от вагона виднелась только пустая и мокрая, уходящая в лес колея.
– Да ладно, – сказал Зорин.
– Отцепили, – сообщил полковник (ну точно, полковник, вчера же про это говорили) с каким-то мрачным торжеством. Он остался в майке, но успел надеть брюки, и подтяжки теперь просились еще сильнее. – В девяностых полно таких случаев было. Газ пускали под двери ночью, просыпаешься – башка трещит, ни денег, ни документов, ничего.
Башка действительно трещала.
– Да ладно, – повторил Зорин. – А отцеплять-то зачем? Это ж на ходу можно.
Отвечать полковник не стал. Найдя объяснение, он как будто совершенно утешился и деловито забарабанил в соседнее купе.
– Эй! Есть кто?
После некоторой паузы дверь чуть приоткрылась, и в проеме показалось настороженное женское лицо. Женщина была очень красивая, очень бледная и полностью одетая, как если бы вообще не ложилась и простояла так всю ночь. Она с тревогой взглянула на Зорина, затем на полковника, но при виде полковничьей майки взгляд ее немного смягчился.
– Вы в порядке? – спросил Зорин. – Кажется, нас ограбили.
За спиной у бледной красавицы обнаружилась заспанная девица в шортах, с длинными загорелыми ногами, а на верхней полке – бабулька, до подбородка укрытая одеялом, и Зорину стало неловко, словно они с полковником ворвались в чужую спальню.
– Проверьте ценные вещи, – сказал он, стараясь не пялиться, но от этих голых ног в тесном купе деваться было некуда. И не холодно же ей.
Голоногая девица принялась рыться в сумке. Бабулька ласково смотрела сверху и не шевелилась.
– Вроде на месте все, – сказала девица и подняла глаза, и вдруг прижала сумку к груди. – А вы кто вообще?