Объясняя Горькому «гипотетическую» причину отказа, Короленко писал об идейно-эстетических взглядах Михайловского:
«Если Вы читали Михайловского „Мучительный талант“ (о Достоевском), то знаете, что он даже Достоевскому не мог простить „мучительности“ его образов, не всегда оправдываемой логической и психологической необходимостью. У Вас есть в данном рассказе тот же элемент. Вы берете человека, начинающего сходить с ума, и помещаете его с человеком уже сумасшедшим. Коллизия, отсюда вытекающая, представляется совершенно исключительной, поучение непропорционально мучительности урока, а образы и действие — толпятся в таком ужасном психологическом закоулке, в который не всякий решится заглянуть, потому что это какой-то тупик, а не широкая дорога. „Будка спасения“ немного отзывается натяжкой и не входит как необходимое звено в психоз (именно „будка“), а всё в целом напоминает „Алый цветок“ Гаршина, где эта форма настроения нарисована с необыкновенной рельефностию и силой. Всё это я в такой подробности пишу потому, что в моем устном отзыве Вы, по-видимому, не обратили внимания на эту сторону моих замечаний и, во-вторых, затем, чтобы объяснить (как я ее понимаю) причину неудачи. Она вытекает из взглядов Михайловского на задачи искусства и не может быть поставлена ему в вину. Затем, конечно, повторю и теперь, что рассказ написан сильно и выдержан лучше многих других Ваших рассказов. Думаю, что его примут, так как все-таки свою исключительную тему он развивает отчетливо и правдиво (в общем)» (там же, стр. 32–33).
Вскоре Короленко получил ответ от Михайловского и сообщил о нем Горькому 23 апреля 1895 г.: «В общем — его отзыв приблизительно совпадает с тем, что я уже Вам писал. Рассказ кажется ему бесцельным, а психология двух сумасшедших произвольной <…> „Автор несомненно талантлив, — пишет Михайловский, — сила есть, но в пустом пространстве размахивать руками, хотя бы и сильными — нет смысла“. Он выражает желание, чтобы Вы избавились от некоторой искусственности, растянутости и „признаков декадентства“ (как в „Море“ и „Ошибке“). Таков ответ Михайловского, — он всегда несколько резок, но в нем много правды» (там же, стр. 34–35).
Горький послал рассказ в другой столичный журнал — «Русская мысль». А. А. Богодуров вспоминал: «В 1895 г. рассказ Горького „Ошибка“ при содействии А. И. Ланина был помещен в журнале „Русская мысль“ В. Лаврова» (Архив А. М. Горького, МоГ-2-1-1). Видимо, помогал напечатать рассказ и Короленко. 7–10 июля 1895 г. Горький, обращаясь к Короленко, писал: «…не спросите ли Вы „Русскую мысль“ — пойдет моя „Ошибка“ или нет? Спросите, если запомните об этом» (Г и Короленко, стр.45).
При подготовке рассказа для ДЧ1 и ДЧ2 Горький внес в текст несколько изменений. Значительной правке и сокращениям рассказ подвергся при подготовке Зн4, что отчасти было связано с критикой рассказа Михайловским и М. А. Протопоповым (см. варианты и ниже — стр. 535–536 — замечания Михайловского). Опуская, в частности, пространные описания друзей Ярославцева, Горький ограничил круг действия двумя характерами, сделав повествование более напряженным и динамичным.
Рассказ «Ошибка» был сразу же замечен критикой. В статье «Литературные заметки» М. Полтавский (М. И. Дубинский) писал: «Не могу не воспользоваться случаем, чтобы порекомендовать читателю прекрасный рассказ г. Горького, глубокий по мысли и удачный по исполнению» («Биржевые ведомости», 1895, № 322, 23 ноября). Критик «Литературного обозрения» утверждал, что «Ошибка» является подражанием «Палате № 6» Чехова: «Стремление доставить благо людям, печаль при виде общественной безурядицы послужили исходными пунктами помешательства в рассказах и у Чехова и у Горького» («Литературное обозрение», 1895, № 42, стр. 1134). О связи горьковского рассказа с «Палатой № 6» Чехова писал также Р. И. Сементковский в статье «Что нового в литературе?» («Нива», литературное приложение, 1895, № 11, стр. 562).
Социальный подтекст рассказа попытался раскрыть М. Оликов в статье «Выбитые из колеи». Однако, сведя содержание «Ошибки» к изображению «выбитых из колеи», он утверждал, что писатель будто бы «жалеет людей, но не любит их», как «Шопенгауэр выводил обязательность сострадания к ближним из чувства презрения к ним» («Русский листок», 1898, № 252, 11 сентября).
Резко отозвался о рассказе А. М. Скабичевский, поместивший рецензию в «Новостях и биржевой газете» (1895, № 274, 5 октября). Упоминая о ней, Горький писал жене 21 мая 1896 г.: «Скабичевский — это известный критик, ругавший меня за „Ошибку“ в „Новостях“…» (Архив ГV, стр. 19).
Михайловский, отдав должное таланту молодого автора, писал: «Его талантливость, наблюдательность и оригинальность не подлежат сомнению. Но всё это может в будущем и расцвесть пышным цветком, и если не иссякнуть, то затеряться в погоне за психологическими тонкостями, в своего рода психологической гастрономии, презирающей здоровое и питательное и ищущей острого, пряного, редкого и исключительного» («Русское богатство», 1898, № 10, стр. 89). Одна фраза Ярославцева («Декаденты — тонкие люди. Тонкие и острые, как иглы, они глубоко вонзаются в неизвестное») дала Михайловскому повод обвинить Горького в декадентстве и вычурности. Рассуждая о «правде» героев Горького, Михайловский заметил, что Ярославцеву и Кравцову «приписаны мысли и настроения, общие всем босякам г. Горького». «Идея, занимающая автора, не сливается в одно органическое целое с его наблюдениями, автор ее подсовывает своим действующим лицам» (там же, стр. 89, 92).
Главную атаку на Горького Михайловский ведет, ложно толкуя «уравнение» Ярославцева: «сильно — морально и хорошо». С таким подзаголовком появился позднейший отклик критика на рассказ «Ошибка». Михайловский упрекнул Горького в слепом подражании Ницше, хотя и назвал его самородком-ницшеанцем. Одурманенные Ницше люди, по мнению Михайловского, «в действительности просто заменяют добро силой и зло слабостью» («Русское богатство», 1903, № 4, стр. 79). Михайловский заметил, что указанных им слов Ярославцева, на которых он строил всю свою концепцию, нет в четвертом издании «Знания» (1903). Тем не менее он, чтобы не отказываться от своей концепции, сделал парадоксальный ход, заявив, что уравнение «сильно — морально и хорошо» принадлежит самому Горькому. Вместе с тем он писал: «Подобные выкидки свидетельствуют, мне кажется, о совершающемся в г. Горьком переломе. Устранение уравнения „сильно — морально и хорошо“ особенно тем интересно, что ведь это говорит человек накануне сумасшествия, которому, следовательно, можно было бы предоставить свободу говорить разные несообразности. Очевидно, уравнение представляло хотя отчасти собственную мысль автора, от которой он ныне отказался» (там же).
Для подобного вывода нет никаких оснований. В рассказе Кравцов говорит, что «из жизни изгнали весь романтизм». «Причина современного шатания мысли — в оскудении идеализма», — заявляет он. Говоря об идеализме, Кравцов имеет в виду духовные запросы общества. Суть его рассуждений можно понять глубже, если учесть, что в статье «Поль Верлен и декаденты» (1896) Горький писал: «…создалась атмосфера душная и сырая, в которой, однако, очень хорошо дышалось Полю Астье и всем людям его типа, исповедовавшим прямолинейный материализм и относившимся скептически ко всему, что было идеально и призывало к переустройству жизни в смысле приближения к истине и справедливости в отношениях человека к человеку.
Создалась атмосфера преклонения пред действительностью и фактом, жизнь стала бедна духом и темна умом…» (Г-30, т. 23, стр. 127).
Комментируя рассуждения Кравцова, Д. Н. Овсянико-Куликовский нашел их типичными «для эпохи 80-х—90-х годов, когда старые догмы интеллигентской мысли разрушались, а новые еще были предметом споров, и когда „демонизм“, символизм, декадентство, ницшеанство ударили по расшатанным или некрепким мозгам „с неведомою силою“. „Ненормальности“ вроде тех, какие мы видим у Кравцова, объявились тогда в большом количестве…» («Вестник воспитания», 1911, № 6, стр. 5). Кравцов говорит о том, что давно наболело в интеллигентских сердцах и умах, ждет Моисея, «который освободит многострадальную русскую интеллигенцию от египетского рабства русской жизни» (там же, стр. 9). Образ Ярославцева типичен для посетителя интеллигентских кружков, отторгнутых от жизни, проводящих время в бесплодной трате умственной и нравственной энергии. Столкнувшись с кружками интеллигентов, Горький, по мнению критика, свежими глазами увидел их «ненормальность»: «невольно приходила в голову мысль, что стоит только представить себе эти специфически интеллигентские мысли и чувства в несколько утрированном виде, и выйдет картина настоящей психопатии, от которой уже недалеко и до „Бедлама“»(там же, стр. 7).