Стр. 425, строки 5–7: толкали вперед. Пусть будет буря чувств и жажда истинной жизни дойдет до бешенства.
Стр. 425, строки 19–32: как удары. Их нужно бить; от этого у них будет тоньше кожа, тверже мускулы. О, поверь, оскорбления они скорее поймут, чем ласки, они так изощряются, оскорбляя самих себя и друг друга!.. Только страх погонит их вперед. Но они, эти люди, имеют проклятую способность привыкать ко всему, и тот, кто любит их, не должен забывать об этом. Да, они умеют привыкать ~ но непременно иным.
Стр. 425, строки 37–41: не будут бояться тебя. Нет пощады тому, кто сам не знает пощады! Но можно простить его, когда он раскается.
— Это страшно! — сказал мой поэт. У него было нежное сердце.
Стр. 426, строки 1–2: — Это так. Нужно бить рабов — может быть, они озлятся и будут гражданами.
Стр. 426, строки 4–5: и все-таки остался груб, грязен и глуп, как и в детстве.
Стр. 426, строка 7: прогнать его сквозь строй огненных упреков.
Стр. 426, строки 26–40: потому, что они низки душой. То, чему мы больше всего служим ~ даже и тогда, когда ты честен. («Вопросы советской литературы», т. III, М.—Л.,1956, стр. 529–530).
Горький, по-видимому, просматривал текст после правки цензора недостаточно внимательно. Так, в «Волжском вестнике» появилась опечатка: «прогнать его сквозь огненных упреков». Цензор выбросил слово «строй», а Горький ничем не заменил пробела. Лишь впоследствии, готовя текст рассказа для ДЧ, он вписал слово «терния». Купюры цензора Горький не имел возможности восстановить. Взяв за основу текст «Волжского вестника», он изменил лишь несколько мест. При этом была усилена ироническая интонация по отношению к поэту. После слов «он умер оттого, что был не по-человечески честен» (стр. 427, строки 18–19), Горький дописал: «и — сын своего века — слаб сердцем». Как и в позднейших редакциях рассказа «О Чиже, который лгал…», Горький в данном случае подчеркнул слабость утопических взглядов героя.
Радикальной переработке подвергся конец рассказа. Автор выбросил (после фразы: «А жизнь засорена и без его помощи» — там же, строка 29) следующее рассуждение, внутренне перекликающееся с теорией «морального самоусовершенствования»: «Он же, если он хочет очистить ее от хлама, прежде всего пусть очистит свою душу от честолюбия, пусть очистит свой ум от зависимости времени, которое зыблется и исчезает, тогда как идеалы незыблемы и вечны, пусть сознает себя и свой путь и только тогда уже пусть осмелится сказать свое слово. Оно должно быть кратко, просто, искренно и горячо, как огонь». Ниже, после следующей фразы, вычеркнуто: «Кто знает, где и в чем истина?»
Рассказ представляет собой развернутую декларацию идейно-эстетических принципов молодого Горького. В основе его лежит мысль о высоком назначении искусства и ответственности писателя перед людьми. Рассказ автобиографичен. Вспоминая период жизни в Нижнем Новгороде, Горький писал: «… я сам тогда еще не верил, что могу быть серьезным литератором, и смотрел на мою работу в газете только как на средство к жизни, хотя уже нередко испытывал приливы горячей волны какого-то странного самозабвения» (Г-30, т. 15, стр. 113). А в очерке «Время Короленко» пояснил: «Мне хотелось какой-то разумной работы, подвига, бунта…» (там же, стр. 27). Под влиянием этих мыслей и написан рассказ «Об одном поэте».
С т р. 423. …великий Вольфганг… — Гёте. В 1890-е годы возродился романтический культ Гёте, творчество которого зарождающееся направление символизма пыталось приспособить к своей поэтической программе.
С т р. 426. …трудно быть более сильным, чем Джонатан Свифт. — Позднее в «Заметках о мещанстве» Горький писал: «Мещане — лилипуты, народ — Гулливер, но если его запутать всеми нитками лжи и обмана, которые находятся в руках этого племени, он должен будет потратить лишнее время для того, чтобы порвать эти нитки» (Г-30, т. 23, стр. 366).
III
СТИХОТВОРЕНИЯ М. ГОРЬКОГО
Стихи — неотъемлемая часть творческого наследия Горького. Им созданы такие шедевры мировой революционной поэзии XX столетия, как «Песня о Соколе» и «Песня о Буревестнике». Он написал много оригинальных произведений, в которых проза свободно и естественно переходит в стихи, а стихи в прозу («Макар Чудра», «О маленькой фее и молодом чабане», «О Чиже, который лгал…», «Человек»). Горький проявляет себя в различных поэтических формах: поэме («Девушка и Смерть»), балладе («Баллада о графине Эллен де Курен…»), песне. «…я пишу стихи каждый день», — признавался он Вс. Иванову в 1933 г. (. . Встречи с Горьким. М., 1947, стр. 74).
Многие прозаические и драматургические произведения писателя насыщены стихами. Их диапазон необычайно широк: от стихов фольклорного характера (например, сказки и былины бабушки Акулины Ивановны в «Детстве») до едких пародий на декадентскую поэзию (например, «поэзы» Евстигнея Закивакина-Смертяшкина в «Русских сказках»). Об этом оригинальном способе приложения своего поэтического таланта Горький писал в письме Г. А. Вяткину от 12 января 1935 г., отвечая на предложение об издании сборника своих стихов: «…верно, я — грешен, стихи писал, и не мало писал, и всегда очень дубовато. Понимая сие и будучи правоверным прозаиком, я уничтожал их, печатал же в молодости лет — по легкомыслию, а позднее — лишь в случаях крайней необходимости и когда мог оклеветать кого-либо из героев, будто бы это его, а не мои стихи. Но всё же написано их так много, что иногда они откуда-то выскакивают, а издатели меня убеждают напечатать то или иное» (Г-30, т. 30, стр. 369).
Стихами открывается творческая биография Горького. В повести «Детство» он вспоминает о своем раннем приобщении к поэзии и первых стихотворных опытах: «В те годы я был наполнен стихами бабушки, как улей медом; кажется, я и думал в формах ее стихов» (там же, т. 13, стр. 266; см. также стр. 135). В повести «В людях» тоже встречаем свидетельство неослабевающей тяги Алеши Пешкова к поэзии: «…я охотно упражнялся в стихосложении, легко находил рифмы, но почему-то стихи у меня всегда выходили юмористическими» (там же, стр. 449).
Об «упражнениях» в стихосложении Алеши Пешкова рассказывал и друг его юности И. А. Картиковский, с которым будущий писатель встречался в 1882–1884 годах: «Все наши прогулки Максимыч воспевал в стихах. Таких поэм у меня было порядочное количество, но, к сожалению, вместе со всеми письмами Максимыча мне пришлось их сжечь уже в Казани, когда я, будучи студентом, ожидал у себя обыска» (сб. «М. Горький на родине». Горьковское областное издательство, 1937, стр. 24).
О том, что многие события своей жизни Горький в ту пору запечатлевал в стихах, говорит и он сам в «Моих университетах». Так, вызвало стихи посещение дома умалишенных, сильно взволновавшее Горького: «Ночью я писал стихи о маниаке, называя его „владыкой всех владык, другом и советником бога“, и долго образ его жил со мною, мешая мне жить» (Г-30, т. 13, стр. 555). Нередко выливалось в стихи и глубоко переживаемое Пешковым чувство отчужденности от окружавших его интеллигентов-народников: «Я ушел и ночью написал стихи, в которых, помню, была упрямая строка:
„Вы — не то, чем хотите казаться“» (там же, стр. 563).
В очерке «О вреде философии» Горький рассказал интересный случай, связанный с его наклонностью к стихотворству. Адвокат А. И. Ланин, у которого он некоторое время служил письмоводителем, однажды в переписанных бумагах обнаружил стихи. «Я взял из его рук жалобу, — замечает в связи с этим Горький, — и прочитал в тексте ее четко написанное четверостишие <…> Для меня эти стихи были такой же неожиданностью, как и для патрона, я смотрел на них и почти не верил, что это написано мною» (там же, т. 15, стр. 61).