Берега повторили «город?!»
Лодочник встал, держа в руках весло.
— Город еще далеко, барин. Нам туда незачем. А ты вот что: молись-ка богу, готовься… Вот я тебя ахну по башке-то и шабаш. Ну!
Он поднял весло на плечо. Звук его голоса был глух, но решителен и тверд.
Барин слабо опустился на скамью и, тихо ахнув, схватил голову руками.
— Ну, ну! Скорее, коли хочешь помереть по-христиански! Греха-то на тебе сколько? Помнишь? Молись! Живо!
Барин вздрогнул и приподнял голову. Всё кругом было страшно тихо, неподвижно, всё умерло; звуки колокола еще вздыхали и плыли над водой один за одним — и вот умер последний.
С весла капала вода… раз… два… и точно отсчитывала последние минуты человеческой жизни.
Лодочник стоял в суровой, выжидающей позе и, одной рукой держа весло, другой равнодушно чесал свою бороду. Он так и смотрел палачом и судьей вместе.
И кругом — ни звука!
Барин застонал, простирая руки к черной и мрачной фигуре с веслом на плече, стоявшей перед ним.
— Послушай, за что?.. Возьми у меня деньги, всё… не убивай!.. возьми…
Стон тихо пронесся над водой и пропал бесследно во мгле и молчании.
Лодка закачалась с боку на бок. Это лодочник переступил с ноги на ногу. И вот он заговорил так же глухо и спокойно:
— Али сказать зачем, проклятая ты душа? Катюшку-то помнишь? горничная у твоей матери была? помнишь, пакостник? Кто ей ребенка-то сделал? Ты! А Катька-то дочь мне. Понял? Ага, анафема, догадался! Готовься, говорю, скорей, а то вот бацну, да и всё тут. Не пикнешь!
Барин в ужасе смотрел прямо в лицо говорившего, спокойное, холодное лицо с оскаленными зубами. Оно было бы не так страшно, если б на нем отпечаталось то, что было в словах, — злоба и насмешка.
Барин задрожал и заплакал, свалившись в ноги лодочника. Лодка заколыхалась, и от нее по воде пошли круги… казалось, вода улыбается широкой, темной и страшной улыбкой. Лодочник сел и, положив на колена весло, смотрел на червем извивавшегося в ногах его человека и слушал его жалкие мольбы и рыдания.
— Оставь меня жить! Ведь коли убьешь — узнают, и сам пропадешь. Оставь!.. Я отдам тебе всё, что у меня есть… И потом приди… еще дам… сколько хочешь!.. Ты знаешь, я богат… оставь меня!.. Не убивай, голубчик!..
— А дочку мою как же теперь? Она теперь с господами офицерами по ночам гуляет. Вчера ей морду в кровь разбили. Это как? Кто ее в такое место загнал, где всякий ей может морду бить?! А? Собака ты паршивая!..
Затем всё умолкло.
Молчал барин, лежа на дне лодки; молчал лодочник, с усмешкой глядя на него.
Барин лежал неподвижно; лодочник повертывался из стороны в сторону, и лодка колыхалась, а по воде плыли к берегам эти темные, холодные улыбки… и на берегах зашумели деревья, а вода вдруг покрылась рябью, и эта рябь казалась гримасой, которую сделала вода, чтоб не разразиться громким смехом.
— Эй, ты! Будет нюнить! Сколько с тобой денег-то?
Барин быстро встал на колени и, рванув у себя из кармана белый бумажный сверток, стал, лихорадочно дрожа и задыхаясь, совать его в руки лодочника.
— Вот! Возьми!.. Тут всё… покуда… семьдесят три рубля… Вот еще кольцо… часы… вот это — серьги… я в подарок вез… возьми, голубчик!.. Но, ради бога, оставь меня!.. Мне так хочется жить!.. Родной мой!.. а?.. оставишь?
— Молчи! Деньги я возьму, а это — на вот! Дрянь всё!.. Куда их денешь? Али я вор? Воровскими делами не занимаюсь, сбытчиков не знаю, сунулся продать — и пропал. Так-то…
— А деньги?.. Деньги берешь?!. Значит, я останусь… не убьешь… А? Хороший мой, скажи скорей!.. Не мучь!..
— А Катька? — спросил лодочник.
«Катька?..» — вопросительно повторили деревья с берегов.
Вода улыбалась и гримасничала… Вопрос о Катьке остался без ответа.
Барин снова грузно опустился и лег на дно лодки, схватив руками голову.
Лодочник взял весло, посмотрел на него и поплевал на руки… Затем он посмотрел на барина и широко улыбнулся… Ловкое, сильное движение — и оба весла в уключинах; взмах — и лодка тронулась. Вода судорожно всколыхнулась; раз, два, три… весла снова мерно забили воду, и лодка стрелой помчалась по водной глади… а вода журчала тихо и весело.
Барин не шевелился.
— Ну, вот что, друг! Ты вставай-ка! пора уж, ладно! Не бойсь, ничего не будет — это я шутил всё. Али ты думаешь, человека так вот и можно убить! Нет, брат, — это дело большое; не наших рук дело. А что я напугал тебя, — прости! Беднота всё наша да житьишко поганое, дуй его горой! А ты, одначе, здорово напугался, а? Ха, ха, ха!..
Смех — добродушный, громкий смех веселого человека.
Барин вскочил и сел на скамью, изумленно глядя на лодочника. Тот бросил весла и хохотал, упираясь в бока руками и закинув голову назад.
— Слушай!.. — тихо сказал барин. — Так ты это…
— Ну чего? Известно — шутил. Разве человек человека может изничтожить? Ни в каком разе! А сорвать мне с тебя следовало. И ежели бы я к тебе пришел, дал бы мне пятерку — и прощай! А я вот догадался, семьдесят три рублика получил! Их, семьдесят-то три рублика, в десять месяцев не заработаешь, по нынешнему времени. А что Катька, так разве беда, что она с офицерами? Вот уж! есть чего тоже! Еще мне же лучше: придешь к ней — «Катька, мол, — ах ты, шкура барабанная!» Сейчас она мне: «Извольте, тятенька, красненькую». А?!. А что ты ей попользовался, так разве кому от этого горе? Вот уж! Я, брат, сам их сестре спуску не давал…
Барин смотрел, — и едкое чувство обиды и желание возмездия наполняло его. Он пожалел, что с ним нет ничего — ни палки, ни револьвера. Он бы уничтожил этого мерзавца.
А этот мерзавец торжествовал, и каждое его слово и движение ярко рисовало его торжество.
— Вот он, город-то. Приехали! Ну, куда пристать?
— Куда-нибудь! скорее! — коротко и громко скомандовал барин.
— Сейчас готово будет!.. Пожалуйте с богом, господин!..
Лодка толкнулась о берег. Барин встал и спрыгнул на землю. Лодочник приподнял шляпу и серьезно и покойно пожелал ему счастливого пути. Барин смотрел на него и злобно шептал: «Уезжает!.. уезжает!..»
— Мерзавец! — вдруг крикнул он лодочнику, отскочив подальше от берега. — Подлец! Дочь свою, дочь продал за семьдесят три рубля. Жулик!..
Лодка медленно отплывала, и из нее раздался равнодушный голос:
— А ты бы пораньше, друг милый, начал ругаться-то. Это бы еще туда-сюда, а теперь-то что ж тут мудреного и какие смыслы?
Барин зло и громко кричал:
— Найду тебя, найду, убийца! Всю полицию на ноги подыму!
С реки донеслось:
— Ладно, ладно! Вали, посмотрим! Старайся, брат! А пока прощай!
«Прощай!», выкрикнутое громко, долго носилось в воздухе.
Барин постоял и, нахлобучив нервным движением шляпу на лоб, быстро зашагал в город, весь утонувший в темной зелени садов.
На реке всё было тихо; в городе, далеко где-то, жалобно выла собака; темные длинные тени лежали на земле, и яркий свет луны облил серебром острые вершины тополей.
Подул легкий ветерок… река покрылась тонкой, частой рябью, и мягкий шум деревьев широкой волной пролился в воздухе — влажном и свежем.
III
Да, ты спрашиваешь, в каких отношениях я нахожусь в данное время с Варварой Васильевной. С удовольствием сообщаю: я с нею всё порвал.
Вышло это очень оригинально, и я думаю, что для тебя небезынтересно знать подробности. Я расскажу тебе всё, и расскажу не без наслаждения, потому что, как ты знаешь, самая великая победа — победа над самим собой.
Вот слушай!
Ты видел меня в то время, когда я играл перед нею роль объекта, на котором она изощряла свое остроумие, — и фона, на котором ее величественная, спокойная фигура рисовалась как нельзя более выгодно. Ты знаешь, что я увлекался ею. Я говорю — увлекался, и очень серьезно. Я ее просил, молил, убеждал, доказывал… Она слушала, холодно улыбалась и молча обтачивала холодные, острые иглы различных сентенций, которые потом прехладнокровно, «с милой улыбкой на бледном челе», втыкала мне в сердце.