- Еще одна проблема! - воскликнул, весь вспыхнув, Паралличини, воровство в творчестве, все равно, что честность в политике!
Все было открыли рты, но профессор скомандовал: 'Подъем!'
- Пойдем через поле, - сказал он, - мне, всегда любившему рисовую кашу и никогда не видевшему, как растёт рис, сложно понять природу, но я понимаю, что поле- это не просто земля, это земля, которая кормит!
Путники глубокомысленно замолчали, обдумывая достойную цитирования фразу.
- Что это?! - воскликнул неожиданно резко Паралличини, указывая за дальний холм. Толстенький Адриано даже подпрыгнул.
За холмом, уже погрузившимся в вечернюю мглу, шла нескончаемая процессия людей, одетых во всё чёрное, с чёрными капюшонами на головах, с лопатами и заступами на плечах.
- Похоже на похоронную бригаду, - промолвил Войшило.
- Бригада?! Им нет конца! - громким шёпотом сообщил Адриано.
- Может, это пролетариат, могильщик буржуазии? - тоже шёпотом спросил Кро.
- Я тебя просила, зая, никогда не читать на ночь Маркса! - прошептала со свистом Варвара Никифоровна.
- А может, они за нами? - почти со слезами предположила Ро, - Закопают живьём, и поминай, как звали!
- Похоже, они нас не замечают, - сказал профессор, - ускорим шаг, через поле до лесочка - рукой подать, там обустроим ночлег.
Становилось всё прохладней, поэтому Кро, не раздумывая, подбирал мешки из-под овощей, лежащие на поле. Он поднял десять мешков, в одном из них рачительный 'завхоз' обнаружил три морковки, а в остальных - несколько картофелин и капустных листьев.
Начал моросить нудный холодный осенний дождь, и Кро с удовольствием раздал членам команды по мешочку-чехлу на голову и по большому мешку на плечи. Все так благодарили его, словно он подарил им по золотой короне и по горностаевой мантии.
- Мы, наверное, похожи на огородные пугала? - спросила Ро, с трудом передвигая ноги, на которые налипло пятнадцать, не меньше, килограммов грязи.
- Нет, дорогая, мы похожи на каторжников, идущих в кандалах по этапу! - бодро ответил Кро и в тот же момент потерял в колее отяжелевший ботинок.
Наконец добрели до лесочка, очистили обувь и начали собирать ветки и еловые лапы, ставить крупные ветви вокруг ели, нижний ярус которой уже напоминал шалаш. Застелили пол и потолок, ноги гудели, всем хотелось поскорее в жилище, хотя бы в такое, поэтому работа шла быстро и дружно. И вот шалаш готов!
Путники в нерешительности стояли возле новоиспечённого приюта. Луна пробилась сквозь осеннюю тучу и светила им в спину. Профессор, взглянув на свою юмористическую тень и такие же тени товарищей, весело сообщил: 'Французы выглядели элегантней, когда драпали по старой Смоленской дороге!'
Все согласились. Поисков в темноте глазами 'могильщиков' и не найдя их, по одному заползли на четвереньках в шалаш, посмеиваясь над своей неуклюжестью. Уселись потеснее и поплотнее на мокрых еловых лапах. Как только закончилась беспорядочная возня, сопровождаемая оханьем и аханьем, профессор произнёс с умным видом: 'Ну, вот тебе, бабка, и Юрьев день!'
- Я вот о чём думаю, господа, - с ещё более умным видом сообщила, встрепенувшись, Варвара Никифоровна, - прискорбно, что у меня в детстве не было умилительных шапочек с заячьими ушками или лягушачьими глазками, столь полюбившихся сегодняшним малышам!
- Не переживайте, дорогая, - с весёлыми нотками изрёк профессор, - не каждый из этих малышей будет иметь возможность пощеголять в головном уборе, как у Вас!
- О!! - воскликнула, просияв, Варвара Никифоровна, грациозно поправляя на затылке чехол от походного котелка, и добавила тепло и ласково, как только она могла, - Ничего-ничего, всякая дорога имеет светофор, который осветит её конец! И тогда мы обретём ясность: зачем и почему мы пошли, именно, по ней! А потом ... а потом Кро растопит камин пожарче, я накину на плечи, вместо этого сырого мешка, свою серебристую персидскую шаль с длинными кистями, Берёза - цыганскую в пышных розах, Рокки - павловопасадскую с сиреневыми и лиловыми георгинами, сядем все вокруг большого круглого стола с кружевной скатертью, а старая - добрая Розалия принесёт нам ароматный дымящийся горячий шоколад!
- Пу-усть она лучше при-принесёт у-утку с черносливом, - икая от холода, попросила Мед, - в ней больше калорий!
- Как только перестаешь ценить Божьи милости, детка, утка с черносливом, помахав жареными крылышками, улетает в дальние края! - безапелляционно заявил профессор и рубанул в воздухе рукой, словно отрезал кусок сыра.
Всем и показалось, что запахло сыром. Жадно потянули носами. В шалаше, определенно, витал сырный дух!
- Не надо было съедать пирожки подчистую! - справедливо заметил прозябший до косточек Кро.
- Не думайте о наболевшем, друзья, - сказал Войшило, громко сглотнув, - посмотрите, как лунный свет, пробиваясь сквозь наш хвойный потолок, причудливо играет бликами! Мне это напомнило один осенний вечер. Шёл нудный моросящий холодный дождь, как сейчас. Отец с матерью, молодые и шумные, со смехом собирали меня, чтобы втроём пойти в цирк. На меня обули калоши и завязали крест-накрест шерстяной белый башлых. Мать, щебечущая и благоухающая духами 'Парижская фиалка', хотела надеть новые высокие ботинки с великолепными лакированными носами и такими же пуговками в рядок, но пожалела их из-за плохой погоды. Отец достал из 'шкапа', так он называл дубовый шкаф, большой чёрный зонт с деревянной ручкой, поминутно смеясь без особой причины в пышные усы. Цирк меня ошеломил и даже утомил нескончаемым потоком блистательных номеров и восторгов вокруг меня. Тучные силачи и борцы, ловкие акробаты и иллюзионисты завораживали и старых, и малых. Покидать пропахшее лошадьми и опилками помещение, освещенное зелёными и розовыми фонариками, никому не хотелось. Но, представление окончилось, и мы снова на мокрой холодной улице, где к высыпавшей публике наперебой пошли приставать шумные хриплые извозчики.
Впечатления так и фонтанировали из румяных возбужденных родителей. 'Нет, родные мои, лысый силач - это гвоздище!' - восклицал восторженно отец. 'Нет, обезьянка в юбочке и кофточке, просто, загляденье!' - с радостным чувством заявляла мать. Помню, как сейчас, отец с шутками открывает дверь в нашу темную прихожую, зажигает свет, и мать вскрикивает от ужаса! Возле самой двери лежат новенькие высокие ботинки, когда-то с 'вкусными' пуговками, выгрызенными под корень нашим Трефом, щенком русской борзой. Мать даже всплакнула, уткнув розовый нос в полосатый шёлковый жилет отца.
А я, наспех попив молока с печеньем, улёгся в своей комнатке, чтобы переварить впечатления. Виновник материных слез, как ни в чем не бывало, лежал рядом с кроватью на ковре, положив щучью мордочку на мои мягкие туфли, не подозревая даже, что его правнука будут выгуливать в блокадном Ленинграде по ночам, чтобы сберечь от голодающих соседей. Треф лежал и грыз рассыпанную 'китайскую мелочь', а я увидел движение световых бликов от уличных фонарей на старых зелёных обоях неосвещенной ночной комнаты. Их пересекали движущиеся тени от голых веток деревьев и неподвижные тени от цветов тюля! Да и сами обои мне представлялись чудесным символом времени: оторвав, как-то, в углу зелёный клочек, я обнаружил под ним розовое в цветочек, а под розовым - голубое в полоску, а прокопав дырку поглубже и пошире, увидел жёлтое в райских птицах! Итак, на волшебных обоях началось сказочное действо! Блики, словно огни в цирке, становились то голубыми, то розоватыми, тени от веток шевелились и щетинились, будто стоящие дыбом усы тигров, под носом которых щёлкал кнутом дрессировщик в красных галифе, а тигры скалили на него огромные зубы и нервно били себя хвостами по бокам. Мне даже казалось, что светятся их зеленоватые глаза, но это только блики света создавали удивительные картины, блуждая по стене тёплыми светлячками.