Закончив свой рассказ, я некоторое время просто сидел, думая о чем-то незначительном, как вдруг услышал голос Соломеи.
– Возьми стул, – сказала она. – Садись рядом со мною.
Завороженный, я взял стул и сел рядом со старухой, ожидая продолжения. Но Соломея так больше ничего и не сказала, и мы просидели с ней до позднего вечера молча, глядя на мир из окна.
С этого времени два раза в неделю я приходил к ней – садился рядом и смотрел в окно, считая звезды.
Целью поездки Миомы в Африку было его желание вложить часть своих капиталов в какое-нибудь выгодное дело. Но за редким исключением он видел всюду нищету, детей со вздувшимися от недоедания животами и женщин со сморщенными грудями, в которых не было молока. Лишь в ЮАР и еще нескольких странах было относительное материальное благополучие, но также имелись большие проблемы на расовой почве, следствием которых были многочисленные жертвы, немногим меньше, чем от голода.
Тем не менее Миоме удалось вложить сто миллионов в перспективное месторождение алмазов, находящееся в Мозамбике. Предполагаемые алмазы залегали слишком глубоко в земле, и, чтобы их добывать, были нужны современная техника и большие капиталовложения. Правительство Мозамбика не располагало ни тем, ни другим, а потому согласилось на предложение Миомы о долевом участии, в котором прибыли делились пополам. В этом деле не обошлось без подкупа, так как в государственном аппарате нашлись патриоты, не желающие делиться национальными богатствами с кем бы то ни было. Необходимым людям было роздано до пятидесяти тысяч долларов, но даже после взяток в местной прессе раздавались недовольные высказывания. Но и пресса вскоре замолчала на этот счет. Два журналиста, работающих над этой темой, загадочно погибли в своем автомобиле, раздавленном прямо на шоссе экскаватором-гигантом. Водитель экскаватора сбежал с места происшествия и вскоре был обнаружен повесившимся в доме своей любовницы.
Как-то, проезжая через пустыню Калахари, Миома наткнулся на кочевое племя бушменов. Дело близилось к вечеру, и они с Харрисом решили заночевать в обществе первобытных людей, которые за фунт табаку быстро соорудили для них нечто вроде навеса.
По всей деревне были зажжены костры, так как сегодняшним вечером охотники вернулись с добычей и предстояло пиршество. Убитый сернобык был один на десяток семей, и дележ шел по очень строгим правилам: старикам достались сердце и мякоть шеи сернобыка, охотникам и их семьям – остаток печенки и кострец. Остальные жители получили по большому куску мяса, и скоро все селение пропиталось запахом жареного мяса.
По всей видимости, в селении давно не было такого количества мяса сразу, и все ели поразительно много, заталкивая в себя больше того, чем требовала природа. Обвисшие животы стариков раздувались на глазах, и, чтобы вместить в них еще кусок, они обвязывались кожаными ремнями. Если и ремни не помогали, то в ход пускалась длинная соломина, которой щекоталось горло, чтобы вызвать отрыжку. Отрыгнув съеденное, жители вновь набрасывались на мясо, и так продолжалось всю ночь.
Под утро обожравшиеся бушмены пытались плясать вокруг затухающих костров и совокупляться на глазах друг у друга.
Глядя на эту картину из-под навеса, Миома думал о чем-то своем, а Харрис гнусно похохатывал, намечая себе жертву из молоденьких дикарок, дабы потрафить своим сексуальным инстинктам. Он дождался, пока Миома заснет, а потом тихонько шагнул из-под навеса и исчез в ночи.
Наутро бушмены обнаружили на краю деревни труп молодой девушки со свернутой шеей и долго гадали, что с нею могло произойти. Наконец старейшина племени выдвинул версию о том, что девушку взяло к себе божество взамен подаренного накануне сернобыка.
Миома при этих словах заметил на лице Харриса самодовольную улыбку и, когда они остались наедине, избил своего телохранителя и приказал готовиться к отъезду,
Напоследок Миома решил пройтись по селению. Всюду валялись обглоданные кости, а слабые от вчерашней еды бушмены лежали в теньке и покуривали заработанный табак.
Уже возвращаясь к готовому к отъезду джипу, Миома заметил за одной из хижин девочку лет двенадцати, стоящую на коленях над тазом с водой. Она была лишь в набедренной повязке, а ее наметившиеся груди, перевязанные крест-накрест дешевыми бусами, неожиданно заволновали воображение Миомы.
Такое волнение Миома испытал впервые в жизни, а потому неслышно подошел к девочке и стал наблюдать, как она легонько бьет ладошкой по поверхности воды. На секунду в воде появилось двойное отражение юной прелестницы, и Миома понял, что одно из них сегодня уедет вместе с ним, другое же пусть остается с бушменами.