– У них там укрепления, траншеи, блиндажи. Это мы установили точно, – сказал он.
– Ты что так палишь, патронов не жалеешь? – вместо ответа сказал я сердито. На самом деле, зачем впустую стрелять? Разбазаришь их впустую, а где и когда пополнишь? Впереди-то Берлин!
Прокопьев не обиделся на моё замечание, он только усмехнулся: – Беречь, конечно, надо, но только не всегда.
– Ст. л-нт приказал, оставить перешеек и всем перебраться к нему, Мы там вперёд немцев траншею заняли и шоссе оседлали. Понял? Пусть немцы думают, что они напугали нас, а мы зайдём в это время к ним с тыла. Вот он покажет, где находится ст. л-нт. – проговорил я, указывая на Петра Матвейчука.
– А ты куда?
– На встречу с Чернышевым, его тоже надо туда завернуть.
– Чего его встречать, когда он на подходе.
Это сообщение обрадовало меня. Батальон майора Чернышева я встретил буквально в сотне метров от разведчиков из группы Ивана Прокопьева и доложил ему результат нашей разведки и решение ст. л-нта. Сначала Чернышев не хотел делать крюк вокруг озера, но узнав, что фашисты на перешейке сидят в хорошо оборудованных окопах и неизвестна их численность, принял предложение разведчиков. Я выслал вперёд всю группу разведчиков, а сам остался с Чернышевым и благополучно привёл передовой отряд на шоссе. К этому времени Фараонов с разведчиками вёл бой с наседающими фашистами, которые хотели занять «свои» траншеи. Батальон Чернышева решил исход этого неравного для разведчиков боя. Фашисты были рассеяны по лесу, и путь на станцию был открыт.
Забегая вперёд, скажу, что здесь, по берегу озера Гаман, проходила укреплённая полоса обороны противника под названием «Внешний Берлинский оборонительный обвод». Но боя на ней не получилось: фашистские войска не успели занять её вовремя, и мы опередили их. А может быть, у фашистского командования просто не было этих самых войск.
– Ну как, целый? – спросил меня Фараонов, когда я подошёл к нему, шагавшему по тракту впереди всех разведчиков.
– Как видите, товарищ ст. лейтенант, целый и невредимый, – ответил я, польщённый, что ст. лейтенант проявил обо мне заботу.
– Да не ты, а фотоаппарат?
Я смутился своей недогадливости и стал осматривать фотоаппарат, который всё это время болтался у меня на шее. Честно скажу, что в этой суматохе я забыл о нём, а вот Фараонов помнил.
– Целый, товарищ ст. л-нт, фотографировать можно.
– Береги. До Берлина осталось не так уж много, видишь, как он полыхает.
Передовой отряд 210 стрелкового полка под командованием майора Г.М. Чернышева в 3.00 21 апреля 1945 года без боя занял станцию Тифензее. На станции было много немецких солдат, которые поспешно грузили железнодорожные вагоны. Я тут же допросил одного из взятых на станции в плен немецких солдат и выяснил, что в селе Фройденберг, которое находилось в трёх километрах северо-западнее станции, обороняется большое немецкое воинское подразделение. Чернышев выслушал моё сообщение и сказал:
– Ну и пусть обороняется, а нам надо поспать. – И он отдал команду на отдых.
Разведчики разместились в большом жилом доме в центре посёлка. Хозяева сбежали, бросив весь свой домашний скарб.
– Всем спать, – приказывает ст. л-нт, забираясь в широкую двухспальную кровать с перинами. – Завтра вступаем в Берлин.
– Сегодня, товарищ ст. л-нт, – поправляет его Алексей Волокитин, поглядывая на часы. – Уже светлеет.
– Тем более! – бормочет ст. л-нт, засыпая.
Я тоже улёгся в другую кровать, стоявшую в углу прихожей комнаты. Полевую сумку, электрический фонарик и фотоаппарат я положил на стол, стоявший рядом с кроватью у окна, и на всякий случай задёрнул занавеску. Автомат, гранаты и запасной диск, как обычно, положил под подушку, так надёжнее.
Разведчики затихают, постепенно смолкают разговоры, погасли папиросы, и дом наполнился храпом и посвистыванием. Я засунул голову между двумя подушками и заснул сразу, уставший и голодный с надеждой, что Николай Кузьмин к утру найдёт нас и привезёт нам завтрак.
Вдруг раздался мощный сотрясающий удар, земля вздрогнула и зашаталась, а сверху посыпались куски штукатурки. Мне показалось, что дом покачнулся и рушится. Взрывной волной меня сильно ударило головой о кирпичную перегородку, кровать вместе со мной отнесло в противоположный угол прихожей и ещё раз стукнуло о стенку. Я обхватил голову и, ничего не понимая, вывалился из кровати и на четвереньках пополз по полу, не зная куда. В ушах стоит несмолкающий сильный звон, который заглушает все остальные звуки. В глазах, сменяя друг друга, плывут разноцветные круги и полосы, а на виски давит страшная тупая боль и мне кажется, что эта боль вот-вот раздавит мою голову. Не слышу, а чувствую своим телом, что земля содрогается от взрывов, и я каким-то шестым чувством понимаю, что рядом рвутся тяжёлые снаряды или авиационные бомбы.