Миссис Мейплсон, предприимчивая вдова лет пятидесяти, была хитра, практична и красива. Она проявляла нежнейшую заботливость по отношению к своим дочерям, в доказательство чего постоянно твердила о своей готовности вторично выйти замуж, если это окажется полезным ее милочкам — другой побудительной причины у нее, разумеется, быть не могло. Да и сами «милочки» не были нечувствительны к перспективе «солидного семейного очага». Одной из них исполнилось двадцать пять, другая была на три года моложе. За четыре сезона они побывали на всевозможных водах, играли в лотерею по курзалам, читали на балконах, торговали на благотворительных базарах, танцевали на балах, разговаривали о чувствах, — словом, делали все, что только может сделать трудолюбивая девушка, но пока — безуспешно.
— Как мистер Симпсон вeликoлeпнo одевается, — шепнула Матильда Мейплсон своей сестре Джулии.
— Чудесно, — согласилась младшая.
Великолепный джентльмен, о котором шла речь, был во фраке каштанового цвета с бархатным воротником и манжетами такого же оттенка — костюм, напоминающий тот, что облекает фигуру аристократического инкогнито, снисходящего до исполнения роли «щеголя» в пантомиме у Ричардсона.
— Какие бакенбарды! — сказала мисс Джулия.
— Очаровательные! — поддержала ее сестра. — А волосы!
Эти волосы напоминали парик в отличались той искусной волнистостью, которая свойственна сияющим локонам шедевров, увенчивающих восковые бюсты в витрине Бартело на Риджент-стрит; а бакенбарды, сходившиеся под подбородком, казались теми завязками, на которых этот парик держался, пока надобность в них не отпала благодаря изобретению патентованных невидимых пружин.
— С вашего позволения, обед подан, мэм, — сказал, впервые появляясь на сцене, мальчик для услуг, одетый в перелицованный черный сюртук своего хозяина.
— О! Мистер Колтон, вы поведете миссис Мейплсон? Благодарю вас!
Мистер Симпсон предложил руку мисс Джулии, мистер Септимус Хикс пошел с прелестной Матильдой, и вся процессия проследовала в столовую. Мистер Тибс был представлен трем дамам, трижды подпрыгнул, как фигурка на голландских часах, в которой скрыта мощная пружина, после чего быстро юркнул на свое место на нижнем конце стола, где с облегчением спрятался позади суповой миски, из-за которой видны были только его глаза. Жильцы уселись — дама, кавалер, дама, кавалер попеременно, как ломти хлеба и мяса на тарелке с сандвичами, и затем миссис Тибс приказала Джеймсу открыть блюда. Открылись лососина, раковый соус, суп из гусиных потрохов и обычное сопровождение: картофель в виде окаменелостей и кусочки поджаренного хлеба, формой и размером напоминавшие игральные кости.
— Супу миссис Мейплсон, дорогой, — сказала хлопотунья миссис Тибс. При посторонних она всегда называла мужа «дорогой». Тибс, потихоньку жевавший хлеб и подсчитывавший, сколько времени ему ждать рыбы, торопливо налил суп, сделал на скатерти лужицу и поставил на нее стакан, чтобы не заметила жена.
— Мисс Джулия, позвольте предложить вам рыбки?
— Будьте так добры — только поменьше — ах, довольно! Благодарю вас. (На тарелку был положен кусочек величиной с грецкий орех.)
— Джулия всегда очень мало ест, — заметила миссис Мейплсон мистеру Колтону.
Молоток стукнул один раз. Он увлеченно пожирал рыбу глазами и поэтому ответил только: «А!»
— Дорогой, — сказала миссис Тибс своему супругу, когда все остальные были обслужены, — а тебе чего положить?
Вопрос сопровождался взглядом, запрещавшим просить рыбу, так как ее осталось мало. Но Тибс решил, что нахмуренные брови вызваны лужицей на скатерти, и поэтому хладнокровно ответил:
— Ну… рыбки, я думаю.
— Ты сказал — рыбы, дорогой? (Брови снова хмурятся.)
— Да, дорогая, — ответил злодей, и лицо его выразило острый голод.
Из глаз миссис Тибс чуть не брызнули слезы, когда она перекладывала на тарелку своего «подлого муженька» — так она мысленно назвала его — последний съедобный кусок лососины.
— Джеймс, передайте это вашему хозяину и заберите у вашего хозяина нож.
Последнее было сознательной местью, поскольку Тибс не умел есть рыбу без помощи этого инструмента. Таким образом, он был вынужден, действуя кусочком хлеба и вилкой, бесплодно гонять по тарелке частички лососины из расчета — одна удачная попытка на семнадцать неудачных.
— Уберите первое, Джеймс, — сказала миссис Тибс, едва Тибс докончил четвертый глоток, и приборы исчезли с быстротой молнии.
— Дайте мне кусочек хлеба, Джеймс, — воскликнул бедный «хозяин дома», терзаемый муками голода.
— Не обращайте внимания на хозяина, Джеймс, — сказала миссис Тибс, — займитесь жарким.
Эта фраза была произнесена тем голосом, каким дамы обычно говорят со слугами при гостях, то есть тихим, но настолько выразительным, что его, подобно театральному шепоту, слышат все.
Прежде чем стол был снова уставлен блюдами, последовала пауза — нечто вроде интермедии, во время которой мистер Симпсон, мистер Колтон и мистер Хикс достали каждый по бутылке — сотерна, португальского белого и хереса — и угостили всех, кроме Тибса. Его всегда забывали.
Антракт между рыбой и обещанным жарким затянулся.
Мистер Хикс воспользовался удобным случаем. Он не мог удержаться от чрезвычайно уместной цитаты:
«Как неделикатно, — подумала низенькая миссис Тибс, — говорить такие вещи».
— О, — сказал мистер Колтон, — Том Мур — мой любимый поэт.
— И мой, — сказала миссис Мейплсон.
— И мой, — сказала мисс Джулия.
— И мой, — добавил мистер Симпсон.
— Вспомните его творенья, — продолжал молоток.
— Еще бы! — уверенно сказал Симпсон.
— Вспомните «Дон-Жуана», — возразил мистер Септимус Хикс.
— Письмо Джулии, — вставила мисс Матильда.