Попугайчик Пепе принадлежал доне Аделаиде и ее мужу, сеньору Теодору. Все трое жили на улице Воскресения, в маленьком старом доме. Жили тихо, без происшествий, потому что в доме не было ни детей, ни собак, ни кошек. Только дона Аделаида, сеньор Теодору и попугайчик Пепе.
Клетка Пепе висела в столовой над буфетом — белая, с жердочкой и двумя плошками: для воды и для корма. Дверца клетки весь день оставалась открытой, чтобы Пепе мог вылетать и влетать обратно, когда пожелает. Он вылетал то и дело и садился на плечо к доне Аделаиде. Она ходила по дому, а он с нею.
Рано утром дона Аделаида открывала дверь молочнице и говорила: «С добрым утром. Одну пинту, пожалуйста». Пепе, который, как все попугаи, подражал человеческой речи, столько раз слышал эту фразу, что начал в конце концов ее выговаривать: «Добрый день. Одну пинту, пожалуйста». Дону Аделаиду часто мучали головные боли, и она жаловалась: «Ах, моя голова!» Пепе наслушался и тоже стал повторять тем же жалобным тоном: «Ах, моя голова!» Он даже научился произносить более трудную фразу: «Теодору, суп остынет!» — так дона Аделаида звала мужа обедать.
Иногда попугай проговаривал разом все, что знал. Получалось так: «Добрый день. Одну пинту, пожалуйста. Ах, моя голова! Теодору, суп остынет!». Тогда сеньор Теодору смеялся и говорил: «Оратор выступил с речью», а дона Аделаида ахала: «Ах, он бесподобен!»
Однажды дона Аделаида и сеньор Теодору решили переехать из своего старого дома в другой, новый, на улицу Жаворонка. Поднялась ужасная суматоха. Одежда, фарфоровая и стеклянная посуда укладывались в коробки; ковры сворачивались, со стен снимались картины, а с окон занавески. Пепе был недоволен. Он кричал:
— Ах, моя голова! Ах, моя голова!
Но всем было не до него.
Наконец приехал грузовик, чтобы перевести пожитки на улицу Жаворонка. В столовую вошли, громко топая, трое мужчин и принялись, без лишних слов, вытаскивать буфет. Попугай был возмущен. Он выбрался из клетки, вспорхнул на подоконник, а затем через открытое окно вылетел на улицу. Но никто не заметил его бегства, даже дона Аделаида, занятая упаковкой айвового и малинового джема.
Как только ящики и мебель были погружены в машину, дона Аделаида не глядя накинула на клетку шаль и сказала грузчикам:
— Несите осторожно, здесь мой попугай.
Она так закрутилась с переездом и так устала, что не заметила самого главного: клетка была пуста.
Грузовик тронулся. Дона Аделаида и сеньор Теодору собирались ехать следом, в такси. Пепе, увидав, как они выходят из дома, закричал с верхушки дерева:
— Теодору, суп остынет!
Но его слабый голосок издалека не был слышен. К тому же на улице стоял ужасный шум. Пепе слетел пониже, но такси с доной Аделаидой и сеньором Теодору уже скрылось из глаз. Что же теперь делать?
Когда супруги приехали в новый дом на улицу Жаворонка, дона Аделаида первым делом подошла к клетке и сняла с нее шаль. О ужас, клетка была пуста!
— Мой попугайчик, мой Пепе! — вскрикнула дона Аделаида.
Она металась, плакала, обвиняла грузчиков в небрежности, в том, что они выпустили несчастное создание. Но почему-то ей совсем не пришло в голову, что Пепе мог остаться на улице Воскресения.
А в это время на улице Воскресения попугайчик в отчаянии летал взад и вперед. Наконец, обессиленный, он опустился на порог старого дома. Постанывая, как больной, он забормотал свое обычное:
— Ах, моя голова! Добрый день. Одну пинту, пожалуйста. Теодору, суп остынет!
Так он провел ночь, дрожа от холода и тоскуя по своей доне Аделаиде.
Наутро прибежали дети, начали играть на тротуаре. Пепе съежился. Он боялся, что на него наступят. К тому же попугайчик очень проголодался, но сам о себе позаботиться не умел и не знал, где раздобыть корм. Тут его заметила одна девочка.
— Смотрите, смотрите! — закричала она своим товарищам. — Птичка!
— Это попугай, — объяснил мальчик, хорошо разбиравшийся в птицах.
Другие дети тоже подошли и хотели потрогать попугайчика. А тот закричал изо всех сил:
— Ах, моя голова!
Дети рассмеялись:
— Вот это да! Он умеет говорить!
Вокруг собирались прохожие. Пепе все больше пугался. Он хотел улететь, но совсем ослабел. Он хотел защищаться, клеваться, но чувствовал себя маленьким и беспомощным. Тут он услышал, как одна женщина сказала:
— Бедняжка, он дрожит. Чей он?
— Теодору, суп остынет! Ах, моя голова! — вскрикнул Пепе.
— Теодору? Да это, по-видимому, сеньор Теодору, муж доны Аделаиды! — догадался один из прохожих. — Они жили в этом доме. Я их немного знал. Кажется, они переехали.