— Что с тобой? — спросил он.
Она бы и рада прямо сказать, о чем думает, да ведь с Ярином невозможно говорить прямо.
— Посмотри, — пыталась объяснять Марцела, — ты только посмотри, сколько здесь народу. А утонул один. Именно он, и никто другой.
— Всегда кто-нибудь тонет. Каждое лето тонут.
— А ведь могли бы искать и нас. Тебе это не приходило в голову?
— Нет. Не приходило. И дай сюда сигарету. Зря добро переводишь.
Марцела вернула сигарету. От нее не стало легче.
— Ну согласись, — снова повторила она, — могли бы искать и нас.
— Ты сама додумалась? Так вот, к твоему сведению, я плаваю с шести лет. Понимаешь?
— Все равно, — не уступала Марцела. — Не обязательно утонуть… Есть тысячи способов, чтобы вдруг… — Она боялась договорить.
— Ты это серьезно? — спросил Ярин.
— Ужасно серьезно.
— Ах, даже ужасно серьезно…
— Да. Вдруг мне подумалось, что завтра нас не будет. Понимаешь, подумалось. Может, это последний день, и все, что сегодня сделаешь, все последнее.
— Чепуха. Пойди лучше выкупайся.
— Не хочется.
— Тогда пойдем к Вальде за мороженым.
Против мороженого у Марцелы не было возражений. Обогнули пляж, где, как пчелы, роились отдыхающие, и вышли на плотину, откуда начиналась тропинка к дачам и павильону Штефана Вальды.
— Что с тобой? — спросил Ярин. — Почему ты стала?
Марцела, не двигаясь, смотрела вниз, на пляж, открытый солнцу. Если прищуриться, пляж терял свою раздробленность, группки людей сливались и на берегу пруда рождалось нечто монолитное, поглощавшее отдельных мужчин, и женщин, и детей, и собак, и мячи, и надувные матрасы, — нечто монолитное, подернутое рябью, сверкающее и гудящее. Перед Марцелой лежало гигантское существо и, казалось, дышало. Этому существу, пожалуй, будет совершенно безразлична потеря какого-то волоска, а ведь одна человеческая жизнь в сравнении с этим существом и представлялась Марцеле ничтожным, маленьким волоском, без которого очень легко обойтись. Упадет такой волосок — и ровно ничего не случится.
— Пошли, — звал Ярин. Он не любил, когда Марцела делала серьезное и значительное лицо, словно открыла бог весть какую истину.
Она подошла, и ее серьезная мина совсем не вязалась с веселым желто-оранжевым купальником.
— Начиталась.
— Что ты сказал?
— Начиталась, говорю, вот и лезет всякое в голову.
— Ну, а если и правда все это в последний раз?
— Да кончай ты, — раздраженно прервал Ярин. Такой день — и такие разговоры. Он встал в очередь за мороженым. — Как делишки? — обратился Ярин к жене Штефана. — Две двойных.
Штефану подваливало к шестидесяти, а жена у него была по меньшей мере лет на пятнадцать моложе. Не переставая наполнять мороженым бумажные стаканчики, она издала звук, очевидно выражающий изумление:
— А-а-а! Давненько вы здесь не появлялись. Как поживаете? Жаль, что нет Штефана, уехал на лодке…
— Мы его видели, — сказал Ярин и неожиданно для самого себя спросил: —А кто утонул? — Спросил как бы против своей воли, он и сам бы не мог объяснить, зачем спрашивает о том, до чего ему нет никакого дела.
— Тоник Вагнер. — Женщина наполняла мороженым следующий стаканчик. — Работал на железной дороге и еще вчера за дальним омутом поймал здоровенного сома.
Ярин стоял, в каждой руке по порции мороженого, вокруг него к окошку продвигалась очередь. И не мог понять, зачем спрашивает про какого-то чужого человека, с которым стряслась беда. Не было у него такой привычки.
— Приходите вечерком посидеть, — пригласила жена Штефана.
Ярин кивнул. Поскорей бы отвязаться от этого тягостного чувства. Всегда он делал только то, что хотел сделать, а тут вдруг поймал себя на том, что поступает против собственной воли. А все Марцела! Нечего было принимать эту историю так близко к сердцу…
Он принес Марцеле мороженое и сказал:
— Чтобы, наконец, твоя душенька успокоилась, утопленника звали Тоником Вагнером и работал он на железной дороге.
— Разве в этом дело? Это вообще не имеет никакого значения. — Марцела кончиком языка задумчиво попробовала мороженое.
— Я только, чтобы ты успокоилась, — повторил Ярин. — Вчера он поймал сома.
— Меня не интересует, кто он был, пойми. Просто не стало одного человека. И все.
— Ну и что?
— Ничего. Утром он строил планы, и вдруг его нет. Нет. И — ничего.
— Что ничего?
— Люди загорают, играют в мяч, закапываются в песок. Будто ничего не случилось.
— Господи, а что же им делать?
— Не знаю, но разве не странно… Я или ты — представь, вдруг нас не станет, и — ничего.
— Наш кот и тот бы спятил от твоих разговоров, — проворчал Ярин. Он лизал мороженое и невольно думал о том, что после него останется. Транзисторы, магнитофон с пленками, туристское снаряжение, палатка, мотоцикл, половина желтой «татры». И все. Они это живо продадут. Родители или сестра. И ничего. Эта мысль вызывала отвращение. Если так-то подумать, ведь у него еще не было времени себя проявить. Но почему именно сегодняшняя суббота должна стать последней? Почему сегодня все в последний раз? Почему? Он обернулся к Марцеле. — Ерунда. Почему вдруг именно сегодня все в последний раз?