- Merci Monsieur. Voudriez-vous porter votre assistance a ma fille?
- Avec plaisir, Madame, - ответил я, опуская ее руку и оборачиваясь к карете.
Из глубины ее, обратив ко мне лицо, показалась молодая девушка. На секунду я застыл, застигнутый врасплох взглядом ее больших прекрасных глаз на бледном лице.
- Attention Mademoiselle, - смог лишь произнести я, придерживая девушку и чувствуя, как напряжена моя рука.
- Merci Monsieur, - поблагодарила меня девушка, еще раз одарив взглядом своих чудесных глаз, после чего вместе с матерью направилась в кафе.
- Мой бог! – произнес я, когда они удалились. - Какие глаза у этой девушки!
- Это графиня N с дочерью, - сказал Мещерский. - Завидная невеста, мой друг. И хороша необыкновенно!
Я, сняв фуражку, в смущении потирал шрам на голове.
- Хороша, безусловно, хороша…
- Да, а что же твоя черкешенка? Вышло у вас что-нибудь? – поинтересовался вдруг Мещерский.
- Ничего не вышло, кроме слез, - ответил я рассеянно. - И, слава богу…
Другое занимало меня в этот момент. Мне вдруг показалось, что я когда-то видел уже этот взгляд. Видел при каких-то удивительных и странных обстоятельствах, которые никак не хотели собраться в моей голове в единое целое.
- Итак, что ты скажешь про лимонад? Зайдем?– спросил меня Мещерский.
- Зайдем, - ответил я, решительно направляясь к входу.
Когда мы вошли, графиня с дочерью были уже устроены. Дочь графини сидела вполоборота, и половина ее лица, что была обращена к нам, отчетливо выделялась в свете окна.
И как только я взглянул на нее в этой пропорции - тут же все вспомнил.
«Это было…»
… Это было 26 августа одна тысяча восемьсот двенадцатого года. Мы стояли под Бородином, чтобы, наконец, решительно сразиться с безбожником и узурпатором за нашу веру и Отечество.
Наш лейб-гвардии Гусарский полк находился в резерве и занимал позицию на правом фланге в лесу за пехотою. Накануне, надевши вместе со всеми чистое белье, я лег поздно и спал плохо, часто просыпался и прислушивался к ночным звукам. Всю ночь со стороны неприятеля доносились рокот барабанов, резкие звуки труб, музыка, песни и несвязные крики. На нашей линии царствовало молчание. Сквозь сон я слышал, как квартиргеры громко сзывали к порции:
«Водку привезли! Кто хочет, ребята, ступай к чарке!»
В ответ слышалось:
«Спасибо за честь! Не к тому изготовились: не такой завтра день!»
Когда рассвело, все уже были на ногах, готовые выступить в любой момент. В шестом часу утра взошло солнце, но видеть его из-за деревьев мы не могли и судили об этом только по розовым бокам редких облаках. После темного холодного вечера день обещал быть тихим и ласковым.
- Хороший будет денек! – сказал кто-то из молодых рекрутов.
- Жаркий! – добавил другой.
- Что, братцы, робеете? – обернулся я к ним.
- Никак нет, господин ротмистр! Должны разбить супостата!
Настроение у всех было приподнятое, а утренняя прохлада добавляла волнения.
Прошло немного времени и где-то далеко слева загрохотали пушки французов. Им ответили наши, и после пальба уже не прекращалась.
- Кажись, началось …
Мы оставались на месте час, другой, третий, четвертый… Люди собирались в группы, переходили из одной в другую, жадно слушали и обсуждали новости. Если судить по запоздалым донесениям, то ход сражения представлялся неясным. Напряжение от этого возрастало и должно было вот-вот разрешиться. И действительно, еще через час пришла команда выступать. Люди забегали, стали предпринимать последние приготовления, проверяя снаряжение и лошадей. Я же с другими эскадронными командирами устремился к месту расположения генерала нашего Уварова. Когда все собрались, генерал оглядел взволнованные наши лица и торжественно-приподнятым голосом объявил:
- Господа командиры, пришел наш черед вступить в сражение! Положение нелегкое, и Главнокомандующий предписывает нам атаковать крайний левый фланг французов, где супротив нас доподлинно известно находится пехота Дельзона и кавалерия баварцев Орнано. Нам надлежит опрокинуть их и продвинуться насколько возможно вглубь, чтобы напугать врага обходом и тем самым облегчить участь нашего левого фланга. В первой линии идут Елисаветградский гусарский и лейб-гвардии Казачий. Во второй - лейб-гвардии Гусарский, лейб-гвардии Драгунский, лейб-гвардии Уланский и Нежинский драгунский. Призываю вас драться так, чтобы не посрамить нашу честь, постоять за Отечество наше, а если потребуется, то и голову за него сложить! С Богом, господа!
Все присутствующие перекрестились, а затем, завершив сход, разошлись по эскадронам. Мы с моим другом Сергеем Михайловским возвращались среди всеобщего оживления, боясь нарушить наше молчание неважными словами. Перед тем, как расстаться я обнял его и сказал:
- Бог нам в помощь! Береги себя, Серж!
- И ты, Петруша, уж постарайся! – отвечал Сергей.
Построив эскадрон, я объявил задачу и лично проверил амуницию молодых рекрутов. Немного погодя раздались звуки трубы, и мы тронулись.
Выступив из леса, мы увидали слева себя густые черные дымы. Это горели деревни и поля неубранного хлеба напротив центра наших позиций. Через рытвины и овраги, бугры и частый кустарник мы добрались до реки Колоча, спустились с высокого берега к воде и перешли ее вброд, оставляя по правую руку село Маслово. Выйдя на другой берег, мы продвинулись еще с полверсты и увидели впереди себя темнеющую полосу неприятельской конницы. Мы остановились и выровняли наши ряды. Труба протрубила атаку. Я вытащил саблю, вздернул ее и, обернувшись к эскадрону, прокричал:
- Эскадро-о-он! В атаку-у-у! Марш!!
И, набирая скорость и рассыпаясь на ходу, мы понеслись навстречу судьбе. Впереди нас ждала стена тяжелой конницы баварцев, и если мы дадим им разогнаться нам навстречу, столкновение будет ужасным для нас. Слившись с конем и отставив саблю, я слышал только сосредоточенный стук копыт и нарастающее «Ура!» Вот уже стало возможно различить танцующих под всадниками коней, и было непонятно, сорвутся они нам навстречу или встретят пиками. Секунда, другая, третья... Быстрее, быстрее! Ну же, ну! Еще немного, еще! Вот, вот, сейчас!..
И тут мы сшиблись!
Отбив вытянутую навстречу мне пику, я влетел в неприятельский строй и закрутился, отмахиваясь от пик и увертываясь от палашей. С меня сбили кивер и чуть не опрокинули наземь, но я рвался вглубь рядов, прокладывая путь другим. Вдруг я увидел, что мой Буян идет грудь в грудь на огромное, больше себя вдвое, чудовище, и тот, который на нем сидит, уже приготовился обрушить на меня свой палаш. Я едва успел кинуть коня на другую от палаша сторону, как вдруг удар по голове затмил мне белый свет…
…Когда я открыл глаза, то увидел над собой низкий, плохо освещенный потолок. Пахло избой и лекарством. Я хотел спросить, где я, но вместо этого застонал. Тотчас же передо мной возникло чье-то лицо и надвинулось на меня. Наверное, фитиль стоял неподалеку от моей головы, потому что скудный свет упал на это лицо, и я смог различить милые черты, большие темные глаза и тонкую шею, уходящую в круглый воротничок темного платья. Я смотрел на них и шевелил губами, силясь попросить воды. Лицо пропало и почти сразу возникло вновь, протягивая руку и подставляя мне к губам что-то твердое. Почувствовав на губах влагу, я потянулся к ней и тотчас же застонал от боли в голове. Уронив голову, я бессильно закрыл глаза.
- Голубчик, голубчик, не спешите, отдохните! Как хорошо, что вы очнулись! Господь услышал мои молитвы, и теперь вы поправитесь! – донесся до меня взволнованный шепот, и легкая прохладная рука легла на мой лоб.