— Ну, теперь уж недолго, недолго, — утешал ее профессор. — Послезавтра операция.
6
Утром в день операции сестра Амелия и больничный служитель перенесли Сару с кровати на тележку, и тележка медленно покатилась по белым коридорам к операционной комнате. Сознание у Сары начинало мутнеть, так как ей впрыснули немного морфия.
Широкие белые двери медленно раздвинулись. Сара увидела просторную комнату, такую ослепительно-белую, такую сверкающую, словно она была выкована изо льда и снега. Одна стена была вся стеклянная, а за стеклом зеленели весенние деревья. В глазах у Сары замелькали стеклянные доски столов, засверкали тысячи ножиков и ножниц. Потом она увидела в глубине комнаты каких-то белых людей, с белыми колпаками на голове. Она с трудом узнала доктора Наленча, его ассистентов и сестру Амелию. Она видела их каждый день, но сегодня они ей казались совсем другими. Лица у них были строгие, бледные, и смотрели они на нее чужим, сосредоточенным взглядом.
Санитары взяли Сару на руки и положили на операционный стол. Ее окружили врачи.
Один из них направил на Сарино лицо какой-то странный аппарат, похожий на хоботок.
— Дышите, пожалуйста, глубже, — сказал он.
Саре казалось, что все вокруг рассыпается золотыми звездами.
— Хочу в Потеху. К маме! — закричала она.
А что было дальше, она не помнит.
Проснулась она в палате на своей постели. Увидела возле себя сестру Амелию, глядевшую на нее как-то особенно ласково. Кто-то спрашивал:
— Что маленькая? Все еще спит?
— Только что проснулась, — ответила вполголоса сестра Амелия.
— Она ужасно бледная!
— Тсс. Тише, — прошептала сестра Амелия и нежно, нежно прикоснулась к Сариному лбу.
Первые дни после операции были тяжелые. Надо было лежать на спине, нельзя было шевелиться, нельзя было есть. Но эти неприятные дни быстро миновали, и Сара вскоре уже ходила по коридорам, а потом приехала мама и увезла ее в Потеху.
7
В пути Сара узнала, что у них уже новый дом. Сложилась вся деревня, а чего не хватило — дал в долг лавочник Грюнбаум; из усадьбы прислали лошадь и телегу, в соседней деревне купили готовую лачугу, привезли и поставили на пепелище. И еще мама решила учить Сару шить. На станции поселилась портниха, можно будет поступить к ней в ученье.
И вот Сара по утрам ходит учиться шить, а вечером сидит, только не на скамейке — еще не успели сделать новую, — а на пороге и смотрит на закат солнца.
Но теперь она уже не поет. Мысли ее заняты другим. Она рассказывает матери и младшим братьям и сестрам о больнице. Она уже не помнит о том, что там она почти все время плакала. Теперь ей кажется, что она нигде не была так счастлива, как в больнице. Рассказ свой она начинает всегда с того, как они с доктором подъехали на машине к красивым железным воротам. А потом о том, какие красивые в больнице корпуса, коридоры, операционная комната.
— А какие они красивые? — спрашивают дети, которые любят, чтобы им объяснили все обстоятельно.— Красивей, чем потешинская усадьба?
Сара задумалась на мгновение, а потом ответила:
— Красивей.
Дети хотят послушать еще о докторах и сестре Амелии. Они хотят знать, какая она добрая.
— Она лучше, — спрашивают старшие из ребят, — чем наша учительница?
Сара долго колеблется.
— Лучше, — произносит она наконец.
И дети смотрят на Сару, как на человека, который видел чудеса и нашел клад.
Только мать вздыхает и говорит:
— Да. Кто-то злой и глупый поджигает дома невинных людей. Но есть места, где одни люди делают другим добро. Например, больница.
Из сборника «Утренняя звезда»
Паломничество в Варшаву[19]
Третьего февраля 1945 года, в половине шестого утра выходили мы из Домбровы Здуньской под Ловичем, направляясь к ближайшей станции Яцковице. Слякоть вчерашней оттепели прихватили легкие заморозки: первая удача. Не вязнут сапоги в липком жирном месиве, нога идет по неглубоко промерзшим хрупким кочкам. По обеим сторонам проселочной дороги белеют в сероватом рассвете подмерзшие лужи поймы.
Когда мы уже подходили к станции, большой состав в несколько десятков товарных вагонов вышел на Лович. Опоздали. С довольно кислыми минами все же шагаем дальше. В воздухе что-то свежее, бодрящее, пробуждаются надежды — обычные спутники наступающего утра.
На станции пусто. Еще нет никаких расписаний, никакого нормального движения поездов. По этой дороге ходят только воинские эшелоны. Польский железнодорожник доброжелательно заверяет нас, что следующий поезд скоро будет.