Третья осень[23]
1
Раннее октябрьское утро. По пустынной в этот час Познанской улице идет Клеменс Логойский, высокий, тощий мужчина лет шестидесяти. Он в старом коричневом пальто, на голове у него изношенная, потертая кожаная шапка-ушанка. На худощавом лице с задумчивыми голубыми глазами от прямого носа к углам рта идут две глубокие морщины. Лицо ржавого цвета жженой глины, какой с годами появляется у блондинов, плохо выбрито, заросло седоватой щетиной. Идя по улице, Логойский увидел несколько в стороне лежащего на земле человека. Приближаясь, он успел заметить, как обходили его немногочисленные прохожие — и мужчины и женщины. Мельком взглянув, они спешили по своим, вероятно, неотложным делам. Поровнявшись с лежащим, Логойский наклонился над ним и даже присел на корточки.
— Пьяный? — вслух размышлял он. — Ранова-а-то! — и энергично потряс головой, словно сокрушаясь и удивляясь.
Но то ли потому, что дело было на свежем воздухе, то ли Логойскому на старости лет начало изменять обоняние, пары алкоголя как-то не ощущались. Однако и на мертвого или умирающего лежащий тоже не был похож. Это был еще не старый мужчина. Он лежал на правом боку, слегка подогнув ноги, подложив кулак под голову. Лицо у него было румяное, толстощекое, чуть-чуть глуповатое. Логойскому оно показалось знакомым, хотя он никак не мог вспомнить, где встречал этого человека. Вид у него был несолидный, но как бы то ни было — человек лежал здесь без сознания. Логойский сильно тряхнул его за плечо, но тот не подал никаких признаков жизни: только голова соскользнула с кулака и с каким-то неприятным стуком ударилась о тротуар.
Клеменс Логойский выпрямился, осмотрелся вокруг, и его задумчивый взгляд остановился на вывеске пункта «Скорой помощи». Не теряя времени, он быстрым шагом направился туда и уже через минуту разговаривал с дежурной в белом больничном халате.
— На Познанской, — сказал он. — Около дома номер четырнадцать.
— Так. Характер происшествия? Попал под машину? Сердечный припадок? Ранение?
— Да нет, не машина. Лежит человек. Не знаю, что с ним. Лежит.
— Принято.
— Как это: принято! А дальше? Надо немедленно...
— Я вам сказала: принято. Все машины в разъезде... Как только...
— Не нужно никакой машины! — рассердился посетитель. — От вас до того места не будет и ста шагов. Разве так можно?
— Что случилось? — спросил проходивший мимо молодой врач в белом халате, со стетоскопом. И, узнав в чем дело, добавил: — Пожалуйста, не волнуйтесь. — Он посмотрел вокруг, зашел в какую-то комнату, о чем-то распорядился.
— Я пойду с вами.
Они вышли вместе. Врач в одном халате, без шляпы, даже не накинув плаща. За ними спешил кто-то со складными носилками.
Примерно час спустя Клеменс Логойский возвращался домой на Польную. Улица с одной стороны была застроена высокими каменными домами, а с другой — прилегала к занятому под садово-огородные участки полю. Теперь Логойский смотрел уже не прямо перед собой, а только в сторону участков. Этот безмятежный простор, румянившийся и золотившийся в лучах раннего солнца листьями плодовых деревьев, овеваемый высоким небом Варшавы и обрамленный вырисовывавшимися вдали, за опаловой осенней мглой, новыми зданиями, казалось, неотвязно привлекал к себе его задумчивый взор. Он не торопился войти в дом, где жил, остановился возле него и продолжал любоваться участками.
— Добрый день, пан Клеменс, — вывел его из задумчивости знакомый голос.
Это вышла из ворот Ванда Осецкая, женщина средних лет, довольно полная, с приятным лицом и смеющимися серыми глазами. «Эта, из радио» — звали ее в доме.
Клеменс Логойский приподнял свою шапочку, из-под которой выглянула шевелюра льняного цвета, слегка серебрящаяся и подстриженная, как у юнца, «ежиком».
— Мое по-очтение! — как-то чересчур громко прогудел он.
— А вы уже с утра тоскуете по участку? — догадалась Осецкая. — Самое время подать заявление. Уже подавали? Ну и как? Опять отказали?
— И пра-авильно. Я понимаю... ИОТ’е!
— Что за «И-О-Т’е»?
— Индивидуальные огороды трудящихся. А что я... Неорганизованный пролетариат... Человек без определенных занятий. Можно вас проводить немного?
И не дожидаясь ответа, он направился вместе с Осецкой к площади, где возвышалось великолепное здание Политехнического института.