— Ну, а тот, что хотел уступить вам свой участок?
— Во-ут именно, — растягивая слова, Логойский произносил «о» как «оу». — Как раз к нему я и ходил. Сказали: утром рано, до работы. Вышел я чуть свет, ну и... опоздал. Задержал по пути случай. Accident[24]! — вдруг пояснил он по-французски, с ужасным произношением и с ударением на первом слоге.
— Что за случай? Уж не зашли ли выпить рюмочку? — пошутила Осецкая. — В такой час? — Мысли ее были уже заняты чем-то другим.
— Возмо-ожно... Возмо-ожно... — улыбнулся Логойский.
Улыбка у него была милая и смешная, ее портило только отсутствие нескольких зубов. Его задумчивые глаза по-озорному блестели, при этом он чуть-чуть втягивал голову в плечи, как мальчик, который слегка испуган и вместе с тем доволен своею шуткой или шалостью.
Они остановились на углу, чтобы попрощаться.
— Я вас не уговариваю. Упаси боже! — с живостью предупредил Логойский. — Но... вы имеете все права на участок. И если бы вы только подали заявление...
— Об этом после. Подумаем, — коротко ответила Ванда.
— Ага! — прогудел Клеменс Логойский. — Безусл-оу-вно! Я только так...
У ворот его остановил привратник Базилий Стысь, пожилой человек с покрасневшими белками синих глаз, седыми усами и величественной осанкой.
— Пан Логойский, нет ли у вас случайно кусочка проволоки. Вот такого, а?
— Ка-ак же, найдется. Пойдемте.
Из привратницкой выглянула жена Стыся, крупная женщина с плоским, всегда как бы выжидающим лицом.
— Пан Логойский! — крикнула она. — Вернитесь. Вам что-то прислали из милиции.
— А-га! — откликнулся тот, возвращаясь.
Стысёва подала ему сложенную бумажку.
— Ну, что? — с любопытством торопила она. — Наверное, снова насчет метрики. Приведите вы как-нибудь в порядок свои бумаги. Да читайте! Что это вы какой нелюбопытный? — рассердилась разочарованная Стысёва.
Логойский махнул рукой. Привратник дипломатически молчал, следуя вместе с ним к двери, запертой огромным висячим замком.
Клеменс Логойский жил в низком одноэтажном домишке, во дворе. Этот домик был когда-то частью хозяйственных построек пригородной усадьбы с садом, на месте которого вырос нынешний каменный дом. Теперь в домишке размещались: гараж, который снимали владельцы такси, чуланы, которыми пользовалось семейство Стыся, и две квартиры. В одной, двухкомнатной, жил почтальон Захватек, в другой — это была комната с малюсенькой прихожей — жил Клеменс Логойский. Вокруг разрастался великолепный квартал новых жилых корпусов; одноэтажный домик — уродливая лачуга — был обречен на уничтожение, но пока еще эта лачуга держалась. Между стенами каменного дома и бокового флигеля над ней светился кусок сапфирового в эту минуту неба и раскинули свои кроны деревья с соседнего домовладения, должно быть, сохранившего садик. На залатанную порыжелыми кусками толя и жести крышу лачуги с деревьев осыпались желтые листья, отчасти прикрывая ее уродство.
С минуту Логойский провозился над замком у двери в свою комнату, затем вошел туда вместе со Стысем. Комната была узкая, темноватая, с одним окном, грязные стекла которого давно утратили прозрачность.
Включив висевшую под потолком на веревке с блоком яркую лампочку, Логойский и Стысь принялись рыться в грудах старья, которое было навалено в темных углах, на шкафу и на широкой полке у противоположной от двери стены. Кроме полок и шкафчика, в комнате были еще столик, топчан, скамейка, табурет, «венский» стул и железная печка на ножках, так называемая «коза». Полстола было занято грудой книг и журналов.
Над топчаном висел ветхий, потрепанный коврик. На табурете стояла жестяная миска, под табуретом — кувшин. Еще можно было увидеть на гвоздике полотенце серого цвета, на скамейке — кухонную посуду, рядом с ней — ведро и две пятикилограммовые банки из-под мармелада. Навестив как-то Логойского, Ванда Осецкая спросила:
— И зачем вы тут держите такую массу рухляди? Жилье у вас и без того неважное, а бы еще превратили его в этакую захламленную нору. Вымыли бы окно, расставили бы, уложили все как следует, выбросили бы весь этот мусор.
— Склероз, — отвечал Клеменс Логойский. — Старики любят собирать все, что попадется, — и сослался по-польски на известную русскую пословицу: — В хорошем хозяйстве каждая щепочка пригодится.
— Пригодится, только не вам. Вы же это все раздаете. Разве это, по-вашему, и есть хорошее хозяйство? — засмеялась Осецкая, пожалуй, не без одобрения.
По правде говоря, она сама иногда пользовалась этим складом старья. И вообще во всем доме, если кому-нибудь срочно требовался крючок, гайка, кусочек жести, веревка, картонная коробка или бумага, чтобы запаковать посылку, люди говорили: