Но на эту «новую жизнь» они нескоро еще выбрались. Выехали только к осени.
Воз теперь был больше нагружен, чем тогда, когда ехали сюда. Увозили они кое-какую одежду, кур, немного денег, вырученных за поросенка и скопленных на корову, а кроме кота, была у них теперь еще и собака. Но уезжали они все с тем же чувством: единственная их надежда — то, что они вместе. И они мужественно ожидали неизвестного будущего.
Отец с посеревшим лицом стоял у телеги и торопил:
— Скорее, скорее, что даром время терять?
Наконец все забрались на телегу, сунули меж старой рухляди мешок с котом, шумно разместились. Юлька уселась впереди.
— Зузя, держи собаку!.. Куры не вылетели бы!..
— Ну, готово? — спросил возница.
— Поезжай, — отвечали ему. — С богом!..
Когда выезжали на шоссе, все отвернулись, чтобы не видеть кирпичного домика. Он уже был окончен и, подсыхая, стоял в блеске последних теплых дней.
Ехать было недалеко, до города — не больше мили. Но этот короткий путь вел в новый для них мир, к новым людям и чуждым обычаям. А кроме того, этот путь вел уже не к земле, а к чему-то неизвестному. Оттого он им казался дальним, более далеким, чем в любую деревню, чем в Пруссию, чем за море, — самым дальним из всех путей.
Из сборника «Дружба»
Куры в нашем саду[12]
У нас в деревне было много кур, и все мы их очень любили. И все-таки иногда нам приходилось вести с ними ожесточенную войну.
Войну из-за чего? Из-за клумб. Весной клумбы вспахали и хорошо разровняли граблями. Из парников принесли цветочную рассаду и посадили в рыхлую влажную землю. Куры тогда ходили у самой изгороди, по временам мирно поквохтывая. Казалось, что они ничего не заметили. Но, как только все отошли, они тотчас начали приближаться. Сперва они притворялись, что никуда не спешат, и медленно, медленно поднимали одну ногу, затем другую; проходило немало времени, прежде чем они делали шаг. Затем внезапно — туп-туп-туп — куры пустились бежать, да смело так, быстро, только перышки тряслись. Можно сказать куры мчались с остервенением. Не знаю, что их погнало: убедились ли они, что их никто не подкарауливает, либо испугались, что вдруг клумбы убегут. Но клумбы не убежали, наоборот, они безмятежно оставались на месте, и слабая рассада чуть-чуть высовывалась из рыхлой земли.
У кур когти сжимались и разжимались, так им хотелось поскорее приняться за эту землю. Закудахтав от радости, они немедленно копнули в обе стороны. Петух похлопал крыльями и проворно взялся за работу, приговаривая: тук-тук-тук. Крохотные астры, флоксы, петуньи взлетали вокруг него и падали, помятые, на траву.
Все это увидали мы из окна. Вопль отчаяния пронесся по нашему дому, кто-то даже расплакался. Мы выбежали с шумом, с гневом и жаждой расправы. Экое стряслось! Куры хороши и цветы хороши. Куриные сердца бьются, как наши, и цветы растут, как мы. Но теперь куры — наши враги. И мы объявили им войну.
— Куры, кыш! Пошли, пошли! Кыш!
Куры, ошалев, бежали прочь.
Мы посадили обратно покалеченные росточки, укрепили их прочно в земле и долго смотрели, не выпрямятся ли, не посвежеют ли? Потом отошли на минуту и подождали — может быть, они очнутся сами? Опять подбежали. Блеклые верхушки саженцев по-прежнему клонились к земле, а листики, повернутые левой, бледной стороной, бессильно свисали со стеблей. Нельзя было допустить, чтобы то же самое произошло с остальными цветами.
Мы приволокли в парк кучу хвороста, целые горы которого лежали во дворе. Разложили на клумбах большие кривые развилистые сучья. Цветочкам это ничуть не мешало, так как ветви нависали над клумбой и только некоторыми сучками и концами упирались в землю.
— Что, клумбы уже прикрыты ветвями? — спросила мама.
— Прикрыты, — отвечали мы, облегченно вздыхая.
Теперь куры не будут вредить, потому что, прежде всего, они испугаются ветвей, а потом они и не пролезут через эти колючие хворостины.
Помятые, выкопанные росточки теперь очнулись. Они только потеряли немного листьев, но вместо них быстро выросли новые. И мы простили кур, и прежде всего потому, что у них происходили особенные события, располагавшие к ним наши сердца. Выводились цыплята! Одни были совсем крошечные, и им давали рубленые яйца. Другие были уже побольше и ходили с матерью в далекие походы в глубь сада.
Должна признаться, что в то время я очень любила их кормить. Усядусь на порожек, возьму в руку кусок хлеба и громко говорю: «Цып-цып-цып!» Через некоторое время в кустах раздавалось важное: «Ко! Ко!» — и через минуту снова: «Ко!» Из зеленых зарослей выныривала большая пестрая наседка. Увидав меня, она тотчас же ускоряла шаг, все чаще повторяя: «Ко! Ко! Ко!»