2009 г.
Убийство на улице Космонавтов
Самая приятная часть пути на службу начинается от трамвайной остановки. Десяток-другой человек выходят из трамвая вместе со мной и рассеиваются — кто по дворам и улочкам, кто по булочным и молочным лавочкам, в поисках завтрака. Сворачивая за угол, я попадаю на улицу Космонавтов — аллею с пышными старыми тополями, дикими вишнями и круглыми клумбами. Можно идти по центру аллеи, огибая клумбы, или слева от неё, по тротуару, вдоль высоких сталинских пятиэтажек, или справа, вдоль проезжей части, навстречу троллейбусам и разноцветным автомобилям.
Жители пятиэтажек лениво выгуливают собак, в основном такс и мелких терьеров, но иногда можно встретить и зловещих тварей вроде ротвейлеров, за которыми, проходя мимо, следишь с невольной опаской. Как бы я защищался в случае чего? Душил? Бил его головой о бордюр? Всё это кажется ненадёжным и бесполезным. Впрочем, ротвейлеры не обращают на меня ровно никакого внимания, и я тоже забываю о них. У магазина брюк часто курит, обняв себя под грудью, хмурая пожилая продавщица; магазин обуви ещё закрыт; в стоматологической клинике белоснежный доктор тянется к форточке.
Иногда меня обгоняют торопливые клерки, иногда я сам обгоняю тяжёлых и медленных бухгалтерш, порой случается несколько минут подряд идти за кем-нибудь следом. Например, за девушкой в больших наушниках или за парнем с полиэтиленовым пакетом. В иные дни это забавляет, в иные — раздражает, и тогда я замедляю шаг, позволяя дистанции плавно увеличиваться. По средам и четвергам навстречу мне проходит ярко накрашенная женщина, приземистая и некрасивая, на высоких каблуках, с ней мы традиционно обмениваемся коротким холодным взглядом.
Улица Космонавтов особенно хороша сухой солнечной осенью, с ковром выцветших листьев и светлыми небесами сквозь оголившиеся ветви. Зимой аллею заметает толстым слоем снега, и тропинка спрямляется, пересекая невидимые заснувшие клумбы. Весной зацветают белыми облаками вишни, и тогда хочется фотографировать или писать этюды. Летом на клумбах цветут жёлтые и оранжевые бархатцы, серебрится седая цинерария. В дождь приятно укрыться под тополем и наблюдать за кипящей под каплями водой и струйками ручейков.
Парень с полиэтиленовым пакетом круглый год в чёрном. У него размашистая походка и лоснящиеся чёрные волосы, явно плохо вымытые. Чёрные остроносые туфли, чёрные брюки со стрелочкой, мешковатая чёрная куртка. Лицо, напротив, очень белое, круглое, рыхлое. Летом он снимает куртку и надевает чёрную футболку, заправляя её в брюки, отчего ремень пережимает его упитанный животик на две складки. Зимой он носит чёрную вязаную шапку с широким отворотом и толстые перчатки, с трудом пролезающие в рукоятку пакета.
Когда я запомнил его, то заметил, что мы выходим из трамвая в одно время. Или наоборот, когда мы стали одновременно выходить из трамвая, я его запомнил. Он завёл обычай обгонять меня, забавно выпячивая грудь, и деловито идти в двадцати метрах впереди. Оказалось, что мы служим в одном здании, и даже на одном этаже: мы поднимались вместе в лифте и, бывало, встречались у туалета. Каждый раз я скептично разглядывал его несуразную фигурку. Почему он всегда в чёрном? Из-за дурного вкуса, из нелюбви к стирке? Или в этом есть какой-то загадочный символизм?
На вид ему было около двадцати, и он жил с бабушкой, я уверен. В нём чувствовалась сильная застенчивость, зажатость, но в тоже время и заносчивость. Что он носит в своём пакете? Скорее всего, бабушка каждое утро собирает ему обед. Впрочем, пакет неизменно имел плоскую форму — какой обед может быть плоским? Пицца? А после новогодних каникул он появился с чёрной кожаной сумкой на тонком ремешке, перекинутой через грудь на почтальонский манер. Теперь он держал голову ещё выше, гордясь бабушкиным рождественским подарком.
Я стал вертеть головой в трамвае, пытаясь высмотреть его заранее, но из-за большого скопления людей мне это так ни разу и не удалось. Он всегда выпрыгивал из другой двери, самым последним, и, расправляя плечи, нагонял и обходил меня то слева, то справа. Шаги-шлепки. Он щурит глаза, жирные волосы поблёскивают на солнце. Если я иду вдоль домов, он сворачивает на аллею, если аллею выбираю я, он шагает у проезжей части, доказывая, что он хитрее и проворнее. Смешное соревнование, в котором ему изо дня в день не надоедает побеждать.
Может, подружиться с ним? Мне стали приходить в голову картины, как мы дружим. Вот мы киваем друг другу в трамвае, вот спускаемся вместе по крутым ступенькам, минуя молочные лавочки и булочные, сворачиваем на аллею. Мы обсуждаем собак, всматриваемся в небо, пытаясь отгадать завтрашнюю погоду, рассказываем, как провели выходные, вспоминаем смешные школьные случаи. И вот, наконец, он делится самым сокровенным: медленно-медленно раскрывает плоскую чёрную сумку, и я заглядываю внутрь…