Отец знает, что настаивать не имеет смысла. Он откидывается на подушку и, устремив взгляд в потолок, сожалеет о рухнувшей надежде.
Лейес не уходит. Улыбается.
— Но есть выход, — говорит Лейес с долгими паузами, растягивая эти три слова. Повторяет вкрадчиво, не отводя пристального взгляда: — Но есть выход.
Отец смотрит на Лейеса. Видит улыбку. Не верит ему, однако, решается спросить:
— Какой?..
— Ну… сами знаете, — Лейес тянет слоги.
— Откуда мне знать? — отец готов вспылить, но не спешит, пока толком не разобрался, о чем речь.
— Знаете. Девочка подготовлена к кафе.
— И вы мне говорите это сейчас?
— Сейчас она готова и сейчас это нужно вам, — Лейес говорит с непривычной быстротой. Это его решение, из тех, которые не обсуждают.
Отец соглашается не сразу. Поскольку он медлит, парень подгоняет:
— Сейчас это нужно вам, ведь так? — он снова растягивает слова.
Отец уступает, причитая:
— Именно сейчас, когда я прикован к постели и не могу с ней пойти.
— Вы мне не доверяете, дон?..
Отец смотрит на него и умолкает.
Суббота. Роса Эстер нарядилась во все лучшее. Мать помогла ей одеться. Такого не случалось с самого детства Росы. Мать причесала ее и сама воткнула в волосы дочери гребень.
Выходя из переулка, Лейес берет ее под руку. Росе это нравится. Ей хотелось бы впервые надеть сегодня вечером туфли на высоких каблуках.
Пара садится в трамвай.
— Где это?
— Молчи. Не спрашивай. Тебе понравится.
Он ведет ее в танцзал. По обе стороны от входа, залитого огнями, нарисованы маски. В зал входят женщины в платьях из блестящих тканей, темноволосые, простые женщины, по сути такие же, как она сама. Роса Эстер обнаруживает это сходство под разнообразием нарядов.
— Нравится?
— Да.
— Умеешь танцевать?
— Немного.
— Пойдем. Я научу тебе остальному.
В дом девушки Лейес возвращается один. Через два месяца после того, как ушел с ней.
Мать дома одна. Встречает его неприветливо, держится настороженно, словно с опаской ждет от этого человека еще большего вреда. Не смотрит ему в глаза, даже когда задает вопрос:
— А она — где?
Парень смотрит на нее беззаботно, не придавая значения ее словам. Отвечает на вопрос вопросом:
— А ваш муж, донья Тереса? Я к нему, — и снисходит до объяснения: — Нам надо поговорить.
— Скоро придет. Он вышел, — и, в свою очередь, поясняет: — Он уже ходит.
Жалеет, что говорит так с этим человеком. И, собравшись с духом, показывает, как она зла. Выпаливает:
— Мы уже заявили в полицию. Вам это дорого обойдется: она несовершеннолетняя. Пока вам везло. Кто знает, куда вы ее запрятали. Но теперь кончено, кон-че-но! Сами попались!
Лейес невозмутим. По окончании тирады он поворачивается и идет к двери.
Она пытается преградить ему дорогу, кричит:
— Не уходите! Дождитесь его!
Не прерывая неспешного шага, не удостаивая женщину взглядом, он снисходительно бросает:
— Не пугайтесь. Я не ухожу.
Свернув в переулок, отец замечает его, стоящего у дверей дома. Бормочет про себя: «Жаль, что кольт отобрали». Правда, было это много лет назад. С тех пор как поднялся с постели, он носит на поясе короткий ножик, кухонный, с треугольным лезвием, хорошо заточенный, остроконечный, не заметный под пиджаком.
Не знает, вооружен ли Лейес.
Подойдя ближе и видя, как тот серьезен и хладнокровен, считает разумным вступить в переговоры. «Но если потребуется…», — говорит он себе и намеревается в случае чего не спасовать.
— Добрый денек, дон…
Отец откликается на приветствие предупреждением:
— Вам виднее, насколько он добрый.
— Неплохой вроде бы.
Отец остановился в двух метрах, ждет.
— Я пришел сказать вам, что мы поженимся.
Такого отец не ожидал. Совсем не ожидал. У него нет слов. Трудно в этом признаться. Он молчит и смотрит неотрывно, как бы говоря: «Еще. Скажи еще что-нибудь, тогда я пойму лучше. Здесь что-то неясно».
Лейес замечает его смятение и говорит откровенно:
— Я взял ее на пробу, проверить. Теперь я согласен. У Эстер будет ребенок, — он улыбается. — К сроку, понятное дело.
За столом на кухне отец обретает дар речи:
— Где она?
— В пансионе.
Мать волнуется:
— Как она?
Лейес поворачивается к ней. Он удивлен вопросом:
— Хорошо. Как же еще?
И обращает взгляд к отцу, полагая, что только от него впору ждать разумных вопросов. Отец воспринимает знак внимания со всей серьезностью: