— Я там живу… работаю…
— Вот как?! Кто бастовать будет?!
— Все как есть! Матросы, кочегары, угольщики, полежалыцики, сносчики…
— Чего так?
— Как чего?! — вспыхнул Сенька. — Что-о?! Только Русскому обществу да всяким подрядчикам наживаться?! Довольно!.. — Глаза у Сеньки сверкнули. — Вчера ночью в порту за эллингом собрание было! Барышня одна говорила!.. Вот здорово!..
— Ничего из этих забастовок не получится.
— Легче на повороте!.. Ничего, говорите, не получится?! Тогда порт спалят и город разнесут! — уверенно заявил Сенька. — Нас двадцать тысяч.
— Ишь социалист! — улыбнулся приказчик. — И откуда ты все это знаешь?!
— Эге! — Сенька гордо тряхнул головой и пильнул снова под носом. — Чтобы я не знал?… Я все знаю. Недаром в карантине родился.
— Скажите пожалуйста!.. Наступила пауза.
Сенька шмыгал, шмыгал носом, не спуская жадных глаз со вспыхивающей в усах приказчика папиросы, и тихо позвал его:
— Мунсью! А мунсью!
— Чего тебе?
— Потянуть бы разочек…
— Ах ты, абрикос! Я тебе дам потянуть! Тебе вредно!
— Ничего мне до самой смерти не будет.
— Ты давно куришь?
— Я курил еще, когда маленький был.
В толпе послышался смех.
— А теперь ты большой?
— Большой. Мне тринадцать лет… Я и водку пью.
— Ого!
— А вы что думаете?! Возьму сотку, пробку отскочь — и одним духом!
— Ой, пропадешь!
— Все равно: пить — помирать, и не пить — помирать; лучше пить — помирать, чем не пить — помирать! — отрапортовал он любимую поговорку матерых портовых босяков.
— Здорово!.. Ну, так и быть, потяни! — И приказчик отдал ему окурок.
Сенька с жадностью затянулся и с наслаждением пустил через нос две струйки дыма. Он затянулся потом еще раз и с заметным сожалением возвратил окурок приказчику. Но тот великодушно отстранил его руку:
— Не надо!
— Вот спасибо! — просиял Сенька.
— А это что у тебя? — И приказчик указал на сильно оттопыривающиеся карманы его штанишек.
Сенька хлопнул рукой сперва по одному, потом — по другому и ответил:
— Тут мандаринки, а тут кокосы!
— Кому несешь?
Сенька замялся и ответил нехотя:
— Одной женчине. Она лежит в больнице.
— Мать?
— Н-не!
— Сестра?
— Н-не!.. Бароха…[26]
Приказчик пропустил мимо ушей ответ, так как в этот момент открылась калитка и начался впуск.
Толпа рванулась вперед.
— А, впускают?! Вира наша! Ай да одесский карантин! — воскликнул весело Сенька, выплюнул остаток папиросы — тусклый огонек, чудом державшийся в узеньком ободке папиросной бумаги, — и кинулся вслед за приказчиком.
— Куда?! — услышал он неожиданно над самым ухом грозный окрик сторожа.
Сенька вздрогнул, остановился, бросил на него тревожный взгляд и заявил:
— В больницу!
— Зачем? Пшол!..
— Как пшол?! Зачем пшол… У меня тут знакомая лежит! — горячо запротестовал Сенька.
— Ты рассказывать?!
Сторож грубо схватил его за плечо и стал выталкивать.
Сенька густо покраснел, упал на землю и уперся руками и ногами:
— Чего толкаешься?! Ты не имеешь права!..
— Я тебе покажу — не имею права! Байструк!
— Сам байструк!
Сенька потом загнул такой комплимент, заимствованный им из обширного портового лексикона, что сторож опешил и выпустил его из своей мощной лапы, а почтенная старушка, бывшая свидетельницей этой сцены, покачала головой и проговорила:
— Ай-ай-ай! Такой маленький и так ругается!
— Я получше еще могу, — ответил вызывающе Сенька, глотая слезы.
Сторож, очухавшись, хотел снова схватить его и вышвырнуть на улицу, но помешала дама в меховой шубе и золотых очках, одна из врачей больницы. Она только что вошла во двор с улицы.
— Что тут случилось? Чего плачешь? — спросила она Сеньку.
— О-о-он ме-ме-ня би-ил!..
— Кто?
— Сторож!
Дама повернулась и резко заметила:
— И вечно вы, Константин, скандалы устраиваете! Зачем обижаете мальчика?!
Сторож стал оправдываться:
— Да как же?! Послушали бы, как ругается!
— А по-по-чему ты не пу-пу-скал меня в больницу? — спросил его, не переставая давиться слезами, Сенька.
— Тебе зачем в больницу? — ласково спросила дама и округло провела рукой по его влажной щеке.
— Знакомая тут…
— Врешь! — вмешался сторож. — Воровать пришел.
— Прошу вас молчать! — топнула ногой дама. — Как звать твою знакомую?!
— Ли-и-за.