Он встал и прошёлся по комнате, всё ещё прислушиваясь. Голоса заставляли его ощущать, словно его окружила огромная толпа, которая болтала между собой, но совершенно игнорировала его. Возможно, в этом и была суть записи — заставить его чувствовать себя в одиночестве, словно никому до него нет дела.
Только повернувшись снова к столу, он понял, как ошибался. «Лица» означали именно это — лица. На дверце шкафа по левую руку, где он обнаружил пластинки, он увидел два лица — оба в барельефе, словно их вырезали прямо на дверце.
Мартин встал как вкопанный и уставился на них. Одно лицо оказалось на одном уровне с его собственным — мужское лицо. И хоть оно и было сделано из крупнозернистого дуба, он сразу же узнал в нём Винсента Грейлинга. Те же близко посаженные глаза, массивная челюсть и агрессивно искривлённые губы.
Ниже и слегка правее лица Винсента Грейлинга, словно бы она стояла рядом с ним, было лицо маленькой девочки. Она была достаточно невзрачной — с длинным носом и тонкими губами, и в то же время она выглядела так, словно была слишком юной, чтобы её черты окончательно сформировались.
Мартин подумал: Винсент Грейлинг и Вера. Вот чьи это лица. Я их вижу. Я их действительно вижу, такими, как когда они были живыми. Не призраки, не сверхъестественные явления, а образы, созданные через стимулирование моего слуха, а уже через слух — зрения.
Он поднял руку к лицу Винсента Грейлинга, задаваясь вопросом, стоит ли дотрагиваться до него, а если дотронется, то почувствует ли он хоть что-нибудь? Однако когда он это сделал, среди других голосов проступил один. Он был искажён, и некоторые слова были приглушёны и неразборчивы, но он смог разобрать бмомльшую часть.
— Вы меня слышите? Я спрашиваю, вы меня слышите? Я должен вернуть её назад. Это всё моя вина. Я…(неразборчиво)…и мне нужно было быть осмотрительнее. Я могу вернуть её назад. Могу. Это лишь вопрос…(неразборчиво)…если ничего не получится, что меня ждёт? Я потеряю всё. Джоан, Веру. Всё.
Мартин уставился на лицо Винсента Грейлинга на дверце шкафа. Он предположил, что в общем гомоне он слышал именно голос Грейлинга, но губы на деревянном лице оставались недвижимыми, как и глаза. Мартин снова потянулся, чтобы дотронуться до него, но в этот момент запись подошла к концу, и звукосниматель поднялся, а лицо тут же растаяло, не оставив ничего, кроме плоской дверцы. Лицо девочки тоже исчезло.
«Мне нужно было быть осмотрительнее».
Что имел в виду Винсент Грейлинг? Чтобы выяснить, что тот сказал, Мартину пришлось бы прослушать запись ещё раз более внимательно. Может, Грейлинг винил себя в смерти дочери. Может, он тогда ехал под влиянием алкоголя, или наркотиков, или даже под воздействием одного из своих же исследований.
Мартин решил, что Винсент пытался с помощью синестезии воскресить Веру. Не физически — это было невозможно, — но с помощью стимулирования собственных чувств — так, чтобы видеть её, чувствовать её, разговаривать с ней. Может, фотография «Вера, 16.01.55» показывала, что синестезия могла вызвать образ, который могли воспринимать не только нейронные проводящие пути человека, но и фотоплёнка. В конце концов, если невидимые голоса можно было записать, почему нельзя было записать невидимых людей?
Он спустился вниз. Серена сидела в гостиной и смотрела повтор «На связи с душевными парнями»[86]. Он сел рядом, обнял её и поцеловал.
— Думаешь открыть свой ресторан? — спросил он, кивая в сторону телевизора.
— Думаю, когда родится Сильвия, мне и без того проблем хватит. Просто ищу какие-нибудь идейки к приезду твоих родителей.
Они немного посидели в тишине, глядя, как Дэн и Стив делают спагетти с тремя сырами. Затем Серена произнесла:
— Я вижу, ты что-то задумал, Мартин.
— Ничего я не задумал. Точнее не совсем ничего, а ничего, о чём стоит беспокоиться. Я просто слушал записи Винсента Грейлинга, и в этом что-то есть. Это работает, милая. Синестезия действительно работает. До того, как я передам его для исследования в МТИ, я хочу выяснить, как далеко он продвинулся. А может, я смогу и продвинуть дальше, кто знает?
— Если это работало, то почему он не получил Нобелевскую премию по нейробиологии? Или Премию Хартманна, или что там у них сейчас выдают? Даже его собственная кафедра не воспринимала его всерьёз. Мартин, да он же был классическим сумасшедшим профессором, сам знаешь.