Иван Семёнович в это время сидел в стороне и правил косу. Он ничего не сказал Всеволоду, а только сердито крикнул:
– Максим, иди к папке! Нечего около чужих околачиваться!
Максим заплакал. А Всеволод рассмотрел оленя и обрадованно сказал:
– Это пустяк. Поставлю штырь и скреплю рог.
На Максима он даже не взглянул.
Всеволод нашёл кусок дерева и сделал из него голову женщины, с высокой причёской и длинным разрезом глаз. Всем нам эта женская голова понравилась, и мы ждали, когда же Всеволод подберёт к ней туловище. Но он, сколько ни искал, найти не мог. Мы даже стали помогать ему. Если нам попадался на глаза какой-нибудь изъеденный муравьями корень или пень, мы тут же тащили Всеволоду. Иван Семёнович и тот каждый день приносил из лесу суки странно изогнутой формы, обрубки деревьев с наростами.
Но Всеволод только мельком оглядывал «наши богатства» и отворачивался.
«Даже спасибо не скажет. Мы стараемся, а он плюёт на нас, – подумал я. – Нахальный всё же парень». И мне стало обидно за себя и за семью лесника.
Утром на следующий день я встал и сразу почему-то вспомнил про Всеволода. «Приду с рыбалки и поругаюсь с ним, скажу ему, что о нём думаю», – решил я, собрал удочки и пошёл на рыбалку.
Рыба сразу взялась, и моё плохое настроение улетучилось. Вернулся я домой только после обеда.
Подхожу к избе лесника, вижу – за столом во дворе сидит Всеволод и работает.
Повернулся ко мне – лицо довольное, радостное.
Я хотел пройти мимо, но он мне протянул фигурку, и я остановился.
Стройная маленькая женщина, одетая в длинный халат, подпоясанная синей широкой лентой, приготовилась к танцу. Она не сделала ещё ни одного движения, только подняла руки над головой, но казалось, что вот-вот ударит бубен и она начнёт ритмичный восточный танец.
– Ну? – спросил Всеволод.
Он хотел услышать от меня какие-то хорошие слова и нетерпеливо ждал. Ему обязательно хотелось, чтобы его кто-нибудь похвалил, и он даже заглядывал мне в глаза.
Я сказал ему, что мне нравится его работа. Видно, он остался недоволен мною, потому что отвернулся.
И тут во двор вошли два Ивана – большой и маленький. Всеволод помахал им и протянул фигурку женщины. А Иван Семёнович подошёл к нему вплотную и тихо сказал:
– Ты мне это в нос не тычь! Чтоб сегодня твоего духу в нашем лесу не было!
– Что с вами? – удивился Всеволод. – Объясните.
– Объяснить? Как дерево рубить, так объяснение ему не требовалось.
– Ах, вот вы о чём! – Всеволод улыбнулся. – Подумаешь, какой пустяк, срубил один сук. Он ведь был мне нужен. Ну, простите меня. – И повернулся к Ивану Семёновичу спиной.
Иван Семёнович схватил Всеволода за плечи.
– Пустяк, говоришь? Дерево – пустяк? – Иван Семёнович смотрел в упор на Всеволода. – Ты сам пустяк! Уходи от нас! Пять минут даю тебе на сбор.
– Ну хорошо, хорошо, я уйду, только уберите ваши руки. Драться я не собираюсь.
Иван Семёнович пошёл к дому, а Всеволод крикнул ему вдогонку:
– Уже поздно. Не дойти мне засветло до деревни!
– Добежишь, – ответил Иван Семёнович.
Тогда Всеволод посмотрел на Ваню, и в его глазах мелькнула надежда.
– Ваня, уговори отца. Выручи друга. Ну куда я пойду на ночь глядя?
Ваня отвернулся и пошёл к дому. И я следом за ним. Мне не хотелось оставаться с Всеволодом.
Ровно через пять минут Всеволод уходил. Он был такой же, как в первый день, когда появился здесь, – весёлый, красивый и какой-то лёгкий. И не было ему никакого дела до лесника и до его семьи.
Я высунулся в окно. Когда он проходил мимо, то помахал мне рукой и сказал:
– Привет рыбакам! В этом доме художника не поняли.
Ко мне подошёл Иван Семёнович. Он курил папироску, а когда брал её в руки, то видно было, что пальцы у него слегка дрожат.
– Художник, – сказал он, – а жизнь рубит. Красоты настоящей не понимает. – Он бросил папироску на землю, притушил её носком сапога и посмотрел узкими, прищуренными глазами в ту сторону, куда ушёл Всеволод. – Ты, может, подумал, что я испугался, что он срубил сук у дерева?
Я кивнул.
– Нет, – ответил Иван Семёнович. – Дерево не погибнет, оно живучее. Здесь вопрос глубже. Он всё для себя и для себя, а о других никогда не подумает. С таким человеком в разведку не пойдёшь. Как кукушка перелётная.
– Отец, – крикнул Ваня, – смотри, летит!
А самолёт уже разворачивался над лесом, и тоненькая ниточка дыма оставалась позади него.
– Папка, папка! – закричал Максим. – У самолёта белый хвост. Жар-птица. Самолёт жар-птица!
Скоро самолёт скрылся. Остался только белёсый туман, который медленно оседал на лес.
– Дождя бы не было, – спокойно сказал Иван Семёнович, – а то лекарство смоет.