Ее высочество поправила лапками торчавшие изо рта ножки кузнечика и успокоилась: больше кушать она не желает.
На комоде у жены я нашел сломанную золотую серьгу и из нее сделал чудесный браслет на левую ручку Царевны. Золотой браслет и золотые глаза! Царевна великолепна!
Она спокойно берет из рук кузнечиков, крупных мух, бабочек. Иногда она плавает, к великому ужасу гуппи, которые, как стрелы, мелькают в разные стороны.
Слава о Царевне-лягушке разнеслась широко за пределы моего дома. Приходили друзья, знакомые, и все любовались ею.
— Какая красавица! Какая прелесть! Ну как вам не грешно томить несчастную лягушку в одиночестве! Вас бы посадить на необитаемый остров!
Сердобольные дамы возмущены, и на их лицах столько терзаний за мою Царевну, за мою кроткую страдалицу, что я спешно бегу на Трубную площадь и покупаю там небольшую, темную, с оранжевым брюшком лягушку — уку. Других не было.
Когда моя Царевна увидала незнакомку, она очень оживилась: радостью сверкнули ее золотые глаза, она подплыла к ней вплотную — носик к носику…
— Смотрите, смотрите, какая трогательная встреча, как она обрадовалась!
И вдруг — хап! — и нет уки… Только ножки торчат изо рта.
Дамы в ужасе ахают, а Царевна уже спокойно сидит на плотике, «переживая» свою близкую, очень близкую дружбу с укой.
Одиночество не тяготит ее. У нее созерцательный характер.
С каждым днем я все сильнее люблю мою прекрасную Царевну. С каждым днем она кажется мне все меньше и меньше похожей на лягушку. Ее загадочные золотые глаза, ее нежные, тоненькие пальчики, золотой браслет…
— Нет! Это не лягушка. Это — Светлана. Царевна Светлана.
Дни бегут. Мне надо уезжать в Крым, и, как это ни грустно, я должен расстаться с моей ненаглядной Царевной.
Я отвез ее в Петровско-Разумовское и выпустил в большой тихий пруд.
Помнишь ли ты меня, моя радость?!
ГОРНОСТАЙ
Из ловушки я впустил его в канареечную клетку. В клетке зверек задержался на одну секунду. Раздвинув прутики клетки, он выскочил и помчался по комнатам. Печной отдушник привлек его внимание, и он юркнул в него, через минуту он выскочил из другого весь черный и опять стал носиться по полу, придерживаясь плинтуса, около стен.
Мне пришла счастливая мысль положить у стены валенок. Этот буйный зверек был горностай. До путешествия по отдушникам он был белее снега, и только хвостик черный, блестящий. Горностай — большой франт, у него два костюма: летний — темный и зимний — снежно-белый с черным хвостиком. Запомните черный хвостик.
Мелькнув этим хвостиком, зверек с разбега вскочил в глубь валенка и остался там. Ему показалось, что это спасительная норка и в ней он совершенно недоступен.
Теперь горностай в моих руках. Спешно из проволочной сетки мастерю просторную клетку и сажаю зверька. Там, в уголке, в кучке сена, он устраивает свое гнездо.
КРЫЛАТЫЙ КОТЕНОК
Какое странное название. Где это видано, чтобы кошки летали? Кошки и без крыльев ухитряются ловить птичек, а дай им крылья, так они ни одной не оставят в живых, и мы не услышим ни жаворонка в поле, ни зяблика в лесу, ни соловья в кустах у речки. Ни в коем случае нельзя давать кошке крылья.
Котенок, о котором я хочу вам рассказать, был совсем не котенок, а соколенок — молодой чеглок. Я его подобрал в березовой роще, на земле, беспомощного, голодного. Плотно поев и сладко выспавшись, чеглочок стал смотреть на мир и окружающую его новую, непривычную обстановку гораздо веселее. Со мной он тут же познакомился, а вскоре и подружился.
Березовая роща, где я нашел своего чеглочка, стоит как островок среди степи. На много километров кругом нет ни одного деревца, и птицы с боя захватили каждую березу, каждый удобный для гнезда сучок. Верхние сучья ломаются от тяжести многолетних гнезд, вся земля покрыта птичьим пометом, выпавшими из гнезд мертвыми грачатами, разбитыми яйцами, птенцами клинтухов и многих других птиц. В больших гнездах грачей и хищников селятся мелкие птички, и все эти случайные соседи мирно уживаются друг с другом. Воздух полон грачиного крика и мерзкой вони от выпавших мертвых птенцов. Люди пробовали сбрасывать грачиные гнезда, стрелять птиц, ставить пугала, но ничего из этого не вышло. Птицы опять натаскивали прутьев, опять строили гнезда. В этой березовой роще и вывелся мой чеглочок.
Обладая завидным аппетитом, он быстро рос. Скоро покрылся гладкими блестящими перьями, и только кое-где оставались еще детские, белые пушинки. А какой он стал ручной, какой ласковый! Как терся он головой о мою руку, как любил, чтобы я тихонько почесывал ему затылок. У чеглочка отросли крылья, и он уже мог делать небольшие перелеты по комнате. Однажды, увидев покатившийся клубок шерсти, он спрыгнул со спинки стула и погнался за ним. В несколько прыжков он догнал клубок, вцепился в него длинными острыми когтями, потом отшвырнул и опять вцепился и снова дал клубку докатиться до шкафа. Прыжок с помощью крыльев, клубок летит вверх и быстро катится под кровать. Соколенка это не смущает — он догоняет свою добычу под кроватью. Перехватывая из лапы в лапу, падает на спину, подбрасывает клубок и вдруг с добычей в когтях взлетает на спинку стула. Глаза его сияют, движения быстры и ловки. Он снова бросил клубок и стал гоняться за ним. Эта игра с клубком была так похожа на игру котенка. Те же гибкие кошачьи повороты, те же ловкие хватки, и это понятно… Ведь они товарищи по охоте. И кошки, и чеглоки ловят мышей и мелких птичек, а ведь для того, чтобы поймать этих быстрых, увертливых созданий, нужна быстрота и ловкость. Я скатал из тряпки шарик, привязал его на длинную нитку и перед кормежкой играл с соколиком в «кошки-мышки». Эта игра доставляла нам обоим большое удовольствие. Птица, а играет как котенок, и я назвал его крылатым котенком. После игры я давал ему воробья, или мышь, или кусок мяса. Соколик, поев, садился на спинку стула и дремал, прищурив свои чудные соколиные очи.