— Хорошо, если ты так считаешь, — пожал плечами Джо Адамс. — Может, так даже лучше.
И мы отвернулись от расплавленной восковой фигуры в огне. Жаль, что мы это сделали. Я знаю, что было бы лучше, если бы Джо Адамс поверил мне. Но он не мог.
Отвернувшись от костра, мы увидели на полу тело Аллана Вандо. С ним что-то происходило. Лицо медленно исчезло. Таяло. И тело превратилось в бесформенный комок. К тому времени, как мы распахнули дверь, от Аллана Вандо не осталось ничего, кроме расплавленной лужи, блестевшей в свете камина. Он был похож на жидкие липкие останки гигантской восковой куклы. И огонь продолжал гореть…
(A Sorcerer Runs for Sheriff, 1941)
Перевод К. Луковкина
Работа хорошего рыцаря
Давлю на газ, воздух врывается в грузовик вместе с проклятиями, потому что я чувствую, что встал этим утром не с той ноги.
В прежние времена я всегда всем говорил, что собираюсь отойти от дел, купить маленькую ферму в деревне и разводить цыплят. Так что теперь развожу цыплят и хочу вернуться в старые адские деньки.
Сегодня как раз такой день. Возможно, вам повезло, и вы не живете в Кукурузном поясе, поэтому упомяну несколько вещей, чтобы показать, что парень, называющий их, знает, о чем говорит.
Сегодня утром я проснулся в четыре утра, потому что пятьдесят тысяч демонстрантов проводили под окнами коммунистический митинг. Когда одеваюсь, мне приходится играть в пятнашки с пятьюдесятью цыплятами, которых я везу на рынок, и к моменту завершения процедуры я уже покрыт перьями больше, чем сенатор, которого в новостях приняли к себе индейцы. После чего все, что я делаю, это загружаю цыплят в грузовик, еду за пятьдесят миль в город, продаю их старухам в убыток и тащусь обратно – так и не позавтракав. Завтрак перехватываю в таверне, где должен десять баксов Тощему Томми Мэллуну за покровительство.
Вот моя позиция и объяснения, почему я точно не пузырюсь от хорошего настроения. С этим ничего не поделаешь, только и приходится держать верхнюю губу плотно прижатой – в основном к горлышку бутылки, прихваченной на обратном пути.
Что ж, мне полегчало после нескольких быстрых глотков, и я почти перестаю вздыхать и стонать, когда замечаю на дороге этот знак.
Не знаю, как у вас, но вот как это происходит со мной. Я не люблю дорожные знаки, и из всех знаков, которые мне не нравятся, плакаты парикмахерских ненавижу больше всего.
Они стоят вдоль шоссе рядами, и на каждом из них есть стихи, так что, когда проезжаешь мимо, читаешь стишок о бритье. Они похожи на старушечьи гусиные стишки, которыми кормят птенцов, а я не люблю Маму Гусыню и ее поэзию.
Во всяком случае, когда вижу этот первый знак, я выпускаю пар и делаю еще один глоток. Но я не могу удержаться, чтобы не прочитать надпись, потому что я всегда это делаю. Она звучит так:
А чуть дальше второй:
Довольно скоро я подъезжаю к третьему и читаю:
И вдруг я счастлив, надеясь, что, может быть, кто-то ошибся, ведь четвертый знак говорит:
Так что мне не терпится увидеть последний знак, и я смотрю вперед на дорогу, прищурившись. Затем я резко нажимаю на тормоза.
Нет, я не вижу знака. Вместо этого дорогу преграждает какая-то штука. Две штуки.
Одна из них – лошадь. По крайней мере, это больше похоже на лошадь, чем что-либо еще, что я могу увидеть на четырех ногах. Это лошадь, покрытая чем-то вроде навеса, или шатра, который свисает ей на ноги и шею. На самом деле, я заметил, что эта животина носит маску с прорезями для глаз, как будто принадлежит Ку-клукс-клану.
Другое существо – всадник на лошади. Он весь посеребрённый, с головы до ног, и из его макушки растет длинный плюмаж. Он похож на человека, в одной руке у него длинный острый шест, а в другой – крышка от мусорного бака.
Теперь, когда я смотрю на эту компашку, то уверен лишь в одном. Это не Одинокий рейнджер.
Когда подъезжаю поближе, мои младенчески-голубые глаза подсказывают, что я смотрю на человека, одетого в доспехи, а длинный острый шест похож на двенадцатифутовое копье с острием на конце.
Кто он и почему так одет, может быть очень интересно некоторым организациям, таким как полиция штата, но уж точно не мне. Кроме того, я должен доехать до Тощего Томми Маллуна, который ждет моих десяти долларов.