Заведение только что открылось, громадный продувной зал, защищаемый от всех четырех ветров лишь редкими брезентовыми занавесками, был почти пуст. Но сидеть в одиночестве за столиком около буфета долго не пришлось — не успел наш путник опуститься на хлипкий пластиковый стул, как, наподобие шального духа, рядом возник большемерный обильный мужчина в шапочке черных вьющихся кудрей и тонкими усами подковою над вишневым сердечком губ, без обиняков отрекомендовавший себя Григорием и попросивший позволения присоединиться, хотя кругом было полным-полно порожнего места. В свое оправдание пришелец объяснил, что он всегда располагается тут по привычке, потому как, за исключением летнего времени, в одном этом углу заведения близ кухонных котлов остается тепло: архитектор до отопления не снизошел, и по всем прочим закоулкам помещения люди с ноября по март «чуть зубами к стеклу не примерзают» — колотун.
Тут они оба не сговариваясь выругали бестолковую коробку и ее безымянного создателя. Впрочем, от души это сделал один Петр Аркадьевич, а собеседник его, как выяснилось, лишь для затравки, возбуждения разговора.
— И кто ж это додумался стены упразднить? — сгоряча вопросил путешественник, на что вдруг получил в ответ уверенное:
— А никто!..
— ?
— Буквально никто — только с заглавной буквы.
— Что — фамилия иноземная?
— Зачем иноземная, напротив — всесветная и потому повсеместная. Объяснить? Да вот вы ведь тоже наверняка какой-нибудь институт кончали и книжек перечли не одну сотню — неужели ни разу не повстречали у себя такие же забавные «Никто-системы»?
— Что-то вроде школьной игры в перевертыши?
— Почти, но гораздо серьезнее. Для этого берут всем известные, надоевшие и лучше всего канонические для некой культуры тексты, заменяют в них при данном местоимении строчные буквы на прописные — и потом неожиданно выходит, что все ее привычные понятия, история, классические творения и тому подобное прямо-таки насквозь прошиты колоссальной деятельностью всемогущей силы по имени Никто. Ну, к примеру, кто видел воочию, как обезьяна превращалась в человека? Никто. А кто мог тогда предугадать, во что это в итоге выльется?! Конечно, Никто! Кто же, наконец, вопреки библейским сказкам создал весь наш мир?? Да Никто!!! А эдакая мощь — не хухры-мухры… Ну и так далее, вплоть до бесконечности и даже за ее пределами. Ясно теперь?
— Ловко пущено, но только какое ко всему тому-то имеет отношение?
— Самое прямое — как Никто иной. Ведь и тут тоже воистину Никто строил — однако вы, не рассуждая толком, тотчас относите это обстоятельство к разряду огрехов, а на деле-то явление сие вполне и необходимо положительное…
Озадаченный Петр Аркадьевич приумолк в сомнении, удивленно вглядываясь в собеседника. Потом спросил невпопад:
— Простите, вы, наверное, татарин…
— Зачем татарин, — обиделся тот, — я же сказал, что Гриша. А по профессии, если угодно, искусствовед — вернее, коли хотите знать поточней, есть теперь особая область знания степенью выше — искусство об искусстве, и называется это искусствознание.
— Бог ты мой… — встрепенулся Петр Аркадьевич, который, будучи по образованию простым инженером, уже более дюжины лет всякую свободную минуту отдавал изучению древней русской архитектуры, а с недавних пор, переменив работу, и по должности своей занимался охраною ее памятников. — И вы, вы что же, выступаете за… вот за это, да?..
— Не нужно торопиться гвоздить сплеча — может быть, стоит сперва переменить чересчур прямой угол зрения или, еще лучше, поглядеть со стороны голым, непредубежденным взором…
— Да на что тут смотреть-то? Ведь не то что Кремль, попытайтесь хоть Ярославский вокзал поставить вот сюда, рядом с этим сундуком!