При принятии дела и подготовке к докладу против «Как луч зари, как розы Леля» и под сопроводительным комментарием: «Стихотворение считают вариантом строфы стихотворения «Девятый час, уже темно» — стояла жирная помета дежурного генерала свиты: «Кто считает? Зачем?!»
«Точному определению не поддается вольный размер таких стихотворений, как «Челнок», «Перчатка», «Воздух там чист», «Слышу ли голос твой». Надпись на полях начальника штаба корпуса жандармов генерала Дубельта: «Поддается!»
«С внешней технической стороны в стихотворениях не видим каких-нибудь существенных нововведений». Приписка военного министра: «Мудрено и видеть, ничего для разыскания не предприняв! Не встав прежде света и даже не попив чая — долой со двора!»
«И вновь мне возвратит покой!» — писано в пребывании в пятнадцатилетием возрасте… «Каков!» — заметка генерала Бенкендорфа перед высочайшим докладом.
На водах глухо ударили в набатный колокол железным языком. Прапорщик в смятении вырвался на свежий воздух. Быстро темнело. Он шел, часто оглядываясь на свою белесую мазанку, будто опасаясь сбиться с дороги.
Рядом послышались шаги. Прямо к Сивцову подошла женщина. Это была таинственная незнакомка, явившаяся когда-то у эоловой арфы.
— Вы видели Провал? Были уже там?! — на возвышенной ноте произнесла она.
— Нет. Так и не собрался, — честно признался прапорщик.
— Я вас провожу. Это совсем недалеко отсюда, не более полуверсты.
Они неторопливо пошли бульварами мимо Елизаветинского цветника, минуя Михайловскую галерею, проводив взглядом Сабанеевские, Александро-Николаевские и Донские купальни.
Едва перешагнули через ограду парка, шоссе оборвалось и местность сделалась пустынною. Далее дорога пролегала по возвышенной вытянутой долине, сбегающей постепенно к востоку. Змейкой она вилась между пышным кустарником, одаряющим путника букетами бузины и шиповника.
Дорога все более и более скатывалась влево к крутому боку Машука и наконец сузилась до тропинки. Растительность становилась все гуще и гуще. И тут они неожиданно вынырнули на площадку в несколько сажен длины и ширины. Вправо она круто обрывалась к оврагу.
Путники невольно замедлили шаги и осторожно приблизились к краю бездны. Наверное, мало у кого хватит отваги стать на самую кромку, чтобы оттуда заглянуть в открытую пасть провала.
— Тогда вы не дали мне договорить, — улучив момент, произнесла незнакомка, захватив для верности своего спутника под локоть. — В стихотворении «Выхожу один я на дорогу» предцезурная часть каждой строки, благодаря слабому первому ударению, образует как бы анапестический ход…
Сивцов слабо простонал.
На дне Провала все казалось тихим, лишь едва слышно доносилось воркованье голубей.
— Вместе с сильной цезурой после ударения это создает совершенно особое ритмическое впечатление… — Девушка подняла глаза на прапорщика. Он впервые рассмотрел ее лицо. При лунном свете, как иногда бывает, оно стало чище, глаза сверкали, грудь под черной прозрачной накидкой с узлами по краям волновалась.
— Это старинное серебро, — начал было Сивцов, но не договорил. Она решительно обвила его виски руками и поцеловала.
Прапорщик оступился, камень из-под ноги его упал вниз, послышался глухой плеск воды, голуби тревожно заметались взад и вперед, не рискуя подняться вверх, забились о скалы.
Так вы в Персию?.. А когда вернетесь?
У русского глагола проезжающие, застрявшие на губительных наших безлошадных станциях Тула, Воронеж… — и сколько их там до Георгиевской? — насчитывали вслед за Ломоносовым Михаилом пять прошедших времен: прошедшее неопределенное, прошедшее однократное, давнопрошедшее первое, давнопрошедшее второе, давнопрошедшее третье.
Огромный караван русской миссии в сто верховых и вьючных лошадей и мулов завлекся наконец в какую-то бесплодную ложбину и долго ехал в этом искривленном пространстве среди круч, камней и пыли, по сторонам блистало дикое золото и серебро, зеленела медь и ртуть, дымилась сера; земля с беспрерывным движением наречий, обычаев, местной ходячей монеты, весов и мер, менявшихся на каждом шагу.
Персидская конница во весь опор скакала навстречу, пылила, спешивалась и поздравляла со счастливым прибытием туда, где вовсе не хотелось быть.