— Валя джан, это я. Открывай, родная.
Боковая дверца киоска приоткрылась. Зычный женский голос ласково произнёс:
— Заноси, Ашотик, заноси. Я занята, клиентов отпускаю. Ставь, ставь где свободно.
— Ай спасиба, милая! Я бистро, бистро. Так. Развэжу. Так. Это здэсь. Это привяжю лучшэ. Вот так. Час-полтора, Валяд жан — вэрнусь.
— Давай-давай, Ашотик. После поговорим. Удачной торговли. Давай, родной.
Валя — крашеная копна волос. Валя, крупная женщина неопределённого возраста, даже не обернулась. К ней в окошко выстроилась очередь за прессой. С тротуара. С улицы. Работа.
Мужичок Ашот с тачкой и оставшимся на ней одним ящиком аккуратно начал пробираться сквозь плотную массу людей к рядам торговцев. Он принялся не громко зазывать:
— Абэд для багатых. Абэд для багатых. Пиряжки с мьясом. Пиряжки с рисом, яйцэм. Пиряжки с картоплем. Домашний пиряжок. Покупаем. Кто не успел? Абэд для багатых.
Благбаза. Благовещенский базар. Благовещенский рынок. Яблоку негде упасть. Изначально территория рынка ограничивалась каменными рядами под открытым небом и отдельно стоящим у дороги просторным зданием — собственно самим рынком. Здание ещё царских времён — сам рынок — красивое сооружение, даже величественное, даже с колоннами, с большим куполообразным залом, залом светлым, просторным, чистым. И сегодня тянутся в нём ровненько, широко, просторно ряды столов, огромных плит из натурального камня: мясные ряды, птичьи, молочный ряд и ещё ряды, ряды — овощи, зелень, орехи разные, восточные пряности и многое, многое другое. Рядами. Рядами. Это здесь, в здании. С наружи же рынок больше был стихийным, всегда, почти неуправляемым, особенно сейчас, в последние несколько лет. Снаружи продавалось всё, предлагалось всё: от самых разнообразных продуктов питания до электроники, по большей части китайской; от старой, отремонтированной обуви и одежды до редких грампластинок и книг, значков и медалей. Торговали с разборных лотков, столиков. Торговали с палаток больших и маленьких. Но больше — прямо с земли. Торговля велась с земли, да рядами, рядами, по-прежнему — рядами. Длинными нестройными живыми рядами протянулся базар, раскинулся на огромной площади, поглотил под себя прилегающие улицы, поглотил автостанцию, центральный Дом быта, поглотил два моста и городскую набережную. Перевалил за реку Лопань, добрался по Бурсацкому спуску до самого входа в метро «Советская». В другую сторону протянулся людской змейкой до Благовещенского собора и далее мимо магазина «Спорт» по набережной до начала улицы Свердлого. В противоположную сторону — по Клочковской, по обе её стороны, жиденьким-жиденьким ручейком по жидовскому району, старому, всегда торговому, мешая автомобильному движению. И повсюду, плотным потоком сновали люди. Казалось весь город каждое утро, кроме понедельника съезжается на Благбазу. И цель была у всех одна — отметиться. Но не только. Собраться, потолкаться, потоптаться, оттоптаться, накричаться, нахамиться, пообщаться, купить что-нибудь, продать что-нибудь, уйти довольным и растрёпанным. Всё продавали, всё покупали. Все продавали, все покупали, что нужно, что не нужно. Казалось, что здесь распространилась какая-то эпидемия, давнишняя, местечковая, локальная. Впиталась в землю, в стены домов, пропитала воздух вирусная эпидемия духа, душевной болезни. Казалось, что воздух здесь чем-то инфицирован. Кто попадал сюда, становился поражённым, обречённым, заражённым, захваченным лихорадкой — торговой. Так казалось со стороны. Казалось.