Княгиня Варвара Кочубей и графиня Любовь Мусина-Пушкина хорошо представляли себе, какое огромное богатство уплывало в руки презренной «камелии»!
И правда, художественные ценности занимали отнюдь не первое место в нескончаемом списке движимого и недвижимого имущества, что числилось за графом Григорием. Можно было махнуть рукой и на дома, как говорили современники, «более похожие на дворцы», в Москве, Петербурге, Одессе, Торопце, и на имения в красивейших местах России. Но ведь, согласно документам, хранящимся в Государственном архиве древних актов, Кушелев-Безбородко владел в избытке тем, что всегда ценилось исключительно высоко, чем люди награждались «с царского плеча», за что ближайшие родственники насмерть судились друг с другом, что старались приумножить и с чем расставались только в самом крайнем случае, – землей! А она у Григория Александровича была в Киевской, Московской, Орловской, Петербургской, Подольской, Полтавской, Псковской, Херсонской, Черниговской, Минской, Одесской губерниях. И земля эта не пустовала, не, как говорили, «гуляла», а стояли на ней заводы и фабрики: винокуренные, сахаропроизводящие, суконные и коверные. В обширных экономиях занимались коневодством, свиноводством, птицеводством, разводили тонкорунных овец, продавали мед, шерсть, сало, мясо.
Разумеется, сам хозяин был далек от многохлопотных забот, все перепоручалось управляющим, а многое вообще отдавалось арендаторам. Надо думать, обманывали графа нещадно, но все-таки сохранившиеся счета показывают, что золото неистощимыми ручейками стекалось в его карман, позволяло пускаться на любые траты и удовлетворять любые прихоти.
Понятно, что сестры Григория Александровича куда точнее, чем он сам, человек совершенно непрактичный, представляли размеры его богатства, которое вот-вот должно было обрести свою хозяйку. От этой мысли у них, вероятно, темнело в глазах.
Сестры принялись действовать незамедлительно и на высочайшем уровне. Государю было направлено письмо с просьбой принять их.
И аудиенция состоялась.
...К этому времени император Николай I уже почил в Бозе, а престол занимал его сын Александр, тридцатидевятилетний красавец, второй год правивший империей.
Будь на его месте батюшка, можно не сомневаться: намерение Кушелева-Безбородко жениться на недостойной особе было бы пресечено немедля. Венценосный покойник любил во всем порядок и не терпел путаницы, у него каждый знал свое место: и министры, и куртизанки, и графы, и балерины, и собственная жена – императрица.
Но Александр II был совсем другим человеком. Поэт Тютчев, обожавший его, писал: «Царь благодушный, царь с евангельской душою, с любовью к ближнему святою...»
...Обрисовав государю ситуацию, возникшую в их семье, госпожи Кочубей и Мусина-Пушкина обратились к государю с необычной просьбой:
– Не потери богатства, ваше величество, мы опасаемся, а позора – того, что наша графская корона окажется на голове этой слишком громко известной особы. Умоляем вас, выберите брату невесту среди самых бедных, незнатных, но честных девушек. Клянемся, что мы будем всеми силами крепить этот брак, пусть в глазах других и неравный...
Мягкосердечный государь, видя двух женщин глубоко взволнованными и опечаленными, пообещал «принять возможные меры к удовлетворению их просьбы». Но дальнейшие события поставили под вопрос исполнение его благих намерений.
Трудно представить себе, что, получив предложение от графа стать его законной супругой, Любовь Ивановна не понимала, какой протест вызовет этот шаг со стороны высокородной родни.
Конечно, она это учитывала – да еще как учитывала! И была начеку: ей сразу сделалось известно и о поездке сестер графа в Зимний дворец, и об обещании государя «принять возможные меры».
Но тут случилось то, что едва ли поддается какому-то вразумительному объяснению: в скором времени после визита двух сиятельных просительниц перед Александром II предстала высокая, стройная дама с пышной прической из густых локонов и в туалете строгом, но элегантном, подчеркивающем все достоинства ее великолепной фигуры. Это была Любовь Ивановна.
...В исторической литературе можно найти немало примеров тому, как люди, отчаявшиеся в том, что им кто-то может помочь, кроме первого лица государства, изыскивали способ лично «припасть к монаршим ногам».