Императорский двор, получив сообщение шкипера «Фрау Марии» о несчастье, тут же принялся действовать. Поднять коллекцию Екатерины со дна, по мнению петербургских вельмож, не составляло труда. Ведь место гибели судна было хорошо известно, все случилось сравнительно недалеко от суши, а у шведов действовала большая, хорошо организованная Водолазная компания.
Канцлер Никита Панин, лично заинтересованный в извлечении груза затонувшего судна, отправил губернатору Або Кристоферу Раппе письмо, написанное по-французски.
«Монсеньор, — писал Панин, — нам только что стало известно, что голландское судно „Фрау Мария“, капитан Рейнольд Лоуренс, потерпело крушение в двух лье от Або. Среди груза этого судна находилось много сундуков с дорогими картинами, принадлежащими Ее Императорскому Величеству. Поскольку они очень чувствительны к повреждению и требуют ухода и обработки, я посылаю к Вам майора Тьера, который позаботится о них и обеспечит их дальнейшую транспортировку».
Просьбу Панина подкреплял своим обращением и шведский посланник в России барон Карл Риббинг, напоминая о большой любви русской императрицы к картинам.
На этом спокойная жизнь губернатора Або закончилась. Прибывший к нему майор Тьер потребовал вернуть русским вельможам принадлежавшие им вещи из спасенной части груза. Губернатор отказал, но пребывал в состоянии нервном и испуганном. Если бы он сделал для высоких русских сановников исключение, на него мог обрушиться гнев короля Густава III. Но кто знает, не возмутится ли король, дороживший хорошими отношениями с Петербургом, излишним буквоедством своего чиновника?
В письме шведскому посланнику в Петербурге несчастный губернатор оправдывается и просит объяснить приближенным императрицы, что «наши законы таковы, как может припомнить господин Барон и Посланник, что если груз какого-либо потерпевшего крушение судна оказывается спасен, весь он подлежит инвентаризации, оценке и последующей продаже на аукционе».
Но бравый майор продолжал требовать возвращения табака, книг и прочего имущества, купленного в Голландии русскими придворными, которые, как печально признавался Кристофер Раппе в письме шведскому посланнику, «не понимают наших шведских законов». Губернатор просил Риббинга обратиться к королю за уточнением, не следует ли, «в связи с политическими обстоятельствами» вернуть русским вельможам их покупки в нарушение закона.
Канцлер Панин и другие русские придворные уже было смирились с той странностью, что в Швеции законы играли столь важную роль, и изъявили желание приехать на аукцион, чтобы еще раз купить свою собственность. Но тут вмешался король Густав III. Он распорядился отдать требуемое вельможам, не выставляя ничего из их голландских покупок на аукцион.
Таким образом Швеция избавилась от одной из неприятностей, но оставалась другая. Императрица и ее приближенные настаивали на скорейшем подъеме купленных ими в Амстердаме картин. Наступила зима, и они высказывали шведскому посланнику опасения, что лед может сместить судно или повредить его корпус.
На карту была поставлена честь Северной Водолазной кампании, да и всей Швеции. Посланник Риббинг требовал от губернатора описать ему подробности предстоящей спасательной операции, чтобы успокоить осаждавших его первых лиц России.
Губернатор, как человек, далекий от водолазного дела, ответил легко и уверенно. Из Стокгольма следовало выписать водолазный колокол для погружений, а затонувшее судно можно подтащить к берегу, подняв его на тросах с помощью двух других кораблей. Нужно было лишь дождаться хорошей летней погоды.
Петербургской аристократии не пришлось стать свидетелем краха репутации Водолазной компании. Пиком компетенции ее специалистов было вскрытие с помощью специальных инструментов верхней палубы затонувших судов и извлечение через сделанные проемы доступного груза. Подъем судов при технических возможностях того времени был осуществим лишь в теории.
«Фрау Марию» попросту не нашли там, где видели в последний раз! Она таинственно исчезла, будто растворившись в глубинах. Водолазная компания объявила огромную премию за находку — в размере 600 далеров медью, что составляло приблизительно десятилетнюю зарплату матроса торгового судна. Вскоре эта сумма была повышена вдвое. Объявления были вывешены в местных церквях, в результате чего среди прибрежных жителей началось что-то вроде золотой лихорадки. Побросав свои привычные занятия, рыбаки и крестьяне бороздили район предполагаемой гибели судна на лодках, до боли в глазах вглядываясь в черную воду и забрасывая тросы с прикрепленными к их концам якорями-кошками.