— Это надо обмозговать, — сказал он.
— Угу, — сказал Андервуд.
— Отвлекись от своей пиписьки, Клифф. Подумай об этом.
— О чем?
— Христос на роликах. Неограниченные возможности.
— Ara. Ага. Можно добавить и дьявола.
— Неплохо. Да, дьявола.
— Можно даже и крест сюда приплести.
— Крест? Нет, это слишком банально.
Мейсон вновь повернулся к Канджаки. Канджаки все еще сидел на месте. Мейсон не удивился. Окажись там хоть обезьяна, его бы и это не удивило. Слишком давно Мейсон здесь работал. Но это была не обезьяна, это был Канджаки. С Канджаки он вынужден был говорить. Обязанности, обязанности… и все за аренду, нерегулярный кусочек жопы да похороны за городом. У собак блохи, у людей неприятности.
— Канджаки, — сказал он, — с твоего позволения, я тебе кое-что растолкую.
Ты слушаешь? Ты вообще-то слушать способен?
— Слушаю.
— У нас коммерческое предприятие. Мы работаем пять вечеров в неделю. Нас показывают по телевизору. Мы содержим семьи. Платим налоги. Нас, как и всех прочих, штрафуют е… копы. Мы страдаем зубной болью, бессонницей, венерическими болезнями. Нам, как и всем, надо как-то пережить рождественские и новогодние праздники, понимаешь?
— Да.
— Кое-кто из нас иногда даже впадает в уныние. Мы тоже люди. Даже я впадаю в уныние. Иногда по ночам мне хочется плакать. Мне чертовски хотелось заплакать вчера ночью, когда ты сломал Велборну два ребра…
— Он набросился на меня, мистер Мейсон.
— Канджаки, Велборн даже из левой подмышки твоей бабули волоска бы не выдернул. Он читает Сократа, Роберта Данкана и У. X. Одена. Он в лиге уже пять лет, и физических повреждений, которые он за это время нанес, не хватит и на синяк под глазом у церковной моли…
— Он на меня напал, он размахивал клюшкой, орал…
— О Боже, — вполголоса произнес Мейсон. Он положил сигару в пепельницу.
— Сынок, я же тебе говорил. Мы все — семья, большая семья. Мы не причиняем друг другу вреда. Мы заполучили самых лучших слабоумных болелыциков среди всех видов спорта. Мы собираем на свои матчи толпу величайших из ныне живущих кретинов, и они покорно кладут денежки нам в карман, уловил? Кретины высшей пробы переметнулись к нам, позабьш о профессиональной борьбе, «Я люблю Люси» и Джордже Патнеме. Мы популярны и не верим ни в злобу, ни в физическое насилие. Верно, Клифф?
— Верно, — сказал Андервуд.
— Давай покажем ему, как это делается, — сказал Мейсон.
— Давай, — сказал Андервуд.
Мейсон поднялся из-за стола и направился к Андервуду.
— Сукин сын, — сказал он, — я убью тебя. Твоя мамаша глотает собственный пердеж и болеет сифилисом мочевых путей.
— А твоя жрет маринованное кошачье дерьмо, — сказал Андервуд.
Он отошел от окна и двинулся к Мейсону. Мейсон замахнулся раньше. Андервуд развернулся и оперся о стол.
Мейсон обхватил левой рукой его шею, а кулаком и предплечьем правой нанес удар поверх Андервудовой головы.
— У твое сестрицы сиськи висят на жопе и болтаются в воде, когда она срет, — сказал Андервуду Мейсон. Андервуд вытянул руку назад и легонько ударил Мейсона по голове. Мейсон упал, с грохотом шмякнувшись о стену. Потом он поднялся, подоШел к своему столу, сел на вращающийся стул, взял свою сигару и затянулся.
Дождь продолжал лить. Андервуд вернулся на свое место и прислонился к окну.
— Когда человек работает пять вечеров в неделю, травмы он себе позволить не может, понятно, Канджаки?
— Да, сэр.
— Так вот, малыш, у нас здесь бытует одно общее правило, которое гласит… Ты слушаешь?
— Да.
— …которое гласит: когда кто-нибудь в лиге наносит травму другому игроку, он лишается работы, он исключается из лиги, мало того, об этом сообщается всем, и он заносится в черный список всех соревнований по роликовым конькам в Америке. А может, заодно и в России, Китае и Польше. Вбил себе это в башку?
— Да.
— На первый раз мы тебя прощаем, потому что ухлопали уйму денег и времени на твою рекламу. Ты Марк Спиц нашей лиги, но если не будешь в точности выполнять наши указания, мы можем разделаться с тобой точно так же, как они могут разделаться с ним.
— Да, сэр.
— Но это не значит, что можно бездельничать. Ты должен изображать насилие, не прибегая к насилию, уловил? Фокус с зеркалами, кролик из шляпы, лапша на уши. Они любят, когда их дурачат. Они не знают правды, да и ни черта не желают знать, правда делает их несчастными. А мы делаем их счастливыми. Мы ездим на новых машинах и отправляем своих детишек в колледж, верно?