я уже потел в своей каске.
покажи ему РАБОТУ!!
черт подери, ах, черт подери, куда подевались приятные праздные ночи? почему на моем месте не Уолтер Уинчелл, который исповедует Американский Образ Жизни?
не я ли был одним из самых блестящих студентов на отделении антропологии? что же случилось?
Чарли отвел меня на платформу и поставил перед пустым грузовиком в полквартала длиной.
жди здесь.
потом несколько ЧЕРНЫХ МУСУЛЬМАН прибежали с тачками, покрашенными белой краской, коржавой и пузырчатой, словно в белила подмешали куриное дерьмо, на каждой тачке громоздились окорока, плававшие в жидкой, водянистой крови, нет, они не плавали в крови, они в ней сидели как свинцовые, как пушечные ядра, как смерть.
один из черных запрыгнул в кузов позади меня, а остальные начали бросать в меня окороками, и я ловил их и бросал тому, что сзади, а он поворачивался и бросал тому, что в кузове, окорока летели быстро, БЫСТРО, и были тяжелые, и делались все тяжелей, не успевал я кинуть один окорок и повернуться, как ко мне уже летел другой.
я понял, что они хотят загнать меня, и вскоре уже потел, потел, словно насадка от душа, и болела спина, болели запястья, болели плечи, все болело, исходило последней невозможной каплей, дряблой, хилой, я уже едва видел, едва мог заставить себя поймать еще один окорок и бросить, еще один и бросить, я был залит кровью и всё ловил, ловил тяжелый, мягкий, мертвый ШМЯК руками, окорок чуть пружинит, как женский зад, и у меня нет сил сказать, выговорить, эй, вы что, ОСАТАНЕЛИ, ребята? окорока летят, и я кружусь, в каске, прибитый к месту, как человек на кресте, а они подбегают с тачками окороков, окороков, окороков, наконец тачки пустые, и я стою качаясь, вдыхая желтый электрический свет, это была ночь в аду. ну, я всегда любил ночную работу.
пошли!
меня отвели в другую комнату, высоко в воздухе, через большой проем в дальней стене — полбыка, а может, и целый, да, если вспомнить, целый, со всеми четырьмя ногами, выплывает из проема на крюке, только что убитый, и останавливается надо мной, висит прямо надо мной.
его сейчас убили, убили дурака, как они там отличают быка от человека? как они поймут, что я не бык?
ДАВАЙ — ПРОВОДИ ЕГО!
проводить?
ну да — ТАНЦУЙ С НИМ!
что?
у, черт! ДЖОРДЖ, поди сюда!
Джордж зашел под мертвого быка, схватил его. РАЗ. он побежал вперед. ДВА. он побежал назад. ТРИ. он побежал вперед, дальше, бык двигался почти горизонтально, кто-то нажал кнопку, и он взял быка, взял быка для мясных рынков мира, взял для капризных, отдохнувших, глупых, болтливых домохозяек мира, чтобы в 2 часа дня в домашних платьях они затягивались сигаретами, испачканными красным, и ничего почти не чувствовали.
меня поставили под следующего быка.
РАЗ.
ДВА.
ТРИ.
он у меня, его мертвые кости на моих живых костях, его мертвое мясо на моем живом мясе, и на меня навалилось это мясо, эта тяжесть, и я подумал об операх Вагнера, я подумал о холодном пиве, я подумал о мягкой бабенке, скрестившей ноги на кушетке напротив меня, и в руке у меня стакан, и я медленно и бесповоротно вдвигаюсь в порожнее сознание ее тела, и Чарли заорал ПОВЕСЬ ЕЕ В ГРУЗОВИКЕ!
я пошел к грузовику, из страха перед поражением, воспитанного в американских школьных дворах, я не смел уронить тушу на землю, это будет значить, что я трус, а не мужчина и не заслуживаю ничего, кроме насмешек и побоев, — в Америке ты должен быть победителем, другого пути нет, ты учишься драться за просто так, не спрашивай, — вдобавок, если уроню тушу, мне придется ее поднимать, вдобавок она испачкается, я не хочу ее испачкать, а вернее — они не хотят, чтобы она испачкалась.
я вошел в грузовик.
ВЕШАЙ!
крюк, свисавший с потолка, был туп, как большой палец без ногтя, ты опускаешь круп быка и задираешь перед, ты насаживаешь перед на крюк снова и снова, но крюк не входит. ЗАДРЫГА! МАТЬ!!! сплошная щетина и сало, тугое, тугое.
ДАВАЙ! ДАВАЙ!
я напрягся из последних сил, и крюк вошел, изумительное зрелище, чудо, крюк зацепил ее, и туша висела сама по себе, ушла с моего плеча, висела для домашних халатов и сплетен в мясной лавке.
ШЕВЕЛИСЬ! 130-килограммовый негр, наглый, спокойный, безжалостный, вошел в фургон, разом нацепил тушу, поглядел на меня.
у нас тут без перекуров!
ладно, трефовый.
я вышел перед ним. меня ждал очередной бык. после каждого я твердо знал, что еще одного не донесу, но повторял себе
еще одного
только одного
и
бросаю.
на
хер.
они ждали, что я брошу, я видел глаза, улыбки, когда они думали, что я не смотрю, я не хотел отдавать им победу, я пошел за следующим быком, последний бросок в большой проигранной игре, уделанный игрок, я шел за мясом.