Хан вернулся больше часа спустя и сказал с порога:
— Ты был прав, Борис. Удостоверение фальшивое. Прекрасно сделано, и я даже могу сказать — кем именно. Есть такой…
— Сейчас это неважно, — прервал друга Беркович. — Понятно, что первый Горелик — не тот, за кого себя выдает. Но он взял на себя обвинение. Не значит ли это, что за ним может числиться что-то более серьезное?
— Вот ты куда клонишь… — задумчиво сказал Хан. — Ты, конечно, проверял в архиве его пальцевые отпечатки?
— Естественно. На учете в полиции он не состоял. Из этого следует…
— Ты имеешь в виду убийство Шапошникова?
— Хорошо, когда понимают с полуслова, — улыбнулся Беркович. — На месте убийства пальцевых отпечатков не обнаружено, это верно. Но есть несколько клочков материи. Если я дам тебе кое-что из одежды первого Горелика, ты мог бы…
— Давай! — оживился Хан. — Это не проблема!
На следующее утро в кабинет Берковича вошел инспектор Хутиэли.
— Я слышал, ты разобрался с этими двумя Гореликами? — спросил он. — Кто из них фальшивомонетчик?
— Второй, тот, у кого были подлинные документы. А первый стал жертвой случайного совпадения.
— Значит, он невиновен?
— Напротив, он виновен и еще как! Месяц назад он убил нового репатрианта по фамилии Шапошников, нанеся ему восемь ударов ножом.
— Вот как? — поразился Хутиэли. — Почему же он…
— Он хотел сбежать из страны и выправил себе фальшивый паспорт на имя Ефима Горелика. Это была роковая случайность — Горелика мы искали по делу о фальшивых шекелях. Убийцу взяли в аэропорту, но обвинили вовсе не в том, в чем он действительно виновен. Вот он и рассудил — лучше отсидеть за фальшивки, чем за убийство. Ведь если бы он начал отпираться, мы бы провели расследование, обнаружили, что паспорт фальшивый…
— Понятно, — кивнул Хутиэли. — Одному преступнику повезло, другому нет. Следствию повезло больше.
— Вы считаете, что это везение? — насупился Беркович.
— Не обижайся, — улыбнулся Хутиэли. — Я лишь хотел сказать, что везет тем, кто умеет думать, вот и все.
Смертельная декорация
Утро выдалось таким промозглым, что не только идти на работу, но даже открывать глаза не хотелось. К тому же, Арик посреди ночи проснулся и закатил скандал. Ничего у сына не болело — во всяком случае, когда Наташа поднималась и входила в детскую, Арик переставал кричать, лицо его озарялось улыбкой, он дрыгал ножками, проявляя дружелюбие.
— Ему просто хочется играть, — сказала Наташа.
— В два часа ночи? — пробормотал Беркович и накрылся с головой одеялом.
Это не помогло. Арик утихомирился часа через два, и Беркович не помнил, то ли он все-таки потом заснул, то ли так и ворочался до утра. Голова, во всяком случае, болела так, будто он всю ночь бодрствовал, решая сложную проблему: убил Арона Шпигеля кто-то из работников театра или это все-таки сделал посторонний?
Беркович размышлял над этой проблемой вторые сутки, но не продвинулся ни на шаг, если, конечно, считать шаги только в правильном направлении.
Позавчера вечером во время спектакля «Странные люди» в театре «Барабан» был убит выстрелом из пистолета артист Арон Шпигель, игравший роль главного героя. Заканчивалось второе действие, оставалось отыграть последнюю сцену — как граф Бональдо (артист Арон Шпигель) настигает своего смертельного врага Джино Гадони (артист Марк Тараш) и после короткого нервного диалога выпускает в него две пули из бутафорского — какой еще может быть на сцене? — пистолета. Пистоны обычно хлопали так, что у зрителей в первых рядах закладывало уши.
Так произошло и на этот раз. Тараш картинно схватился обеими руками за грудь и повалился на спину, а Шпигель, вместо того, чтобы воскликнуть: «Боже! Я убил его!», испустил вопль и упал в трех метрах от ничего не понявшего коллеги.
Помощник режиссера тоже в первые мгновения ничего не понял. Он даже спросил громким шепотом у Шпигеля, что тот себе позволяет, но ответа не получил. Лишь увидев, как вокруг головы артиста расплывается темное пятно, помощник режиссера дал команду опустить занавес.
Инспектор Беркович и эксперт-криминалист Хан, прибыв по вызову вместе с оперативной группой, констатировали смерть артиста, последовавшую от пулевого ранения в затылок. Стрелял — это не вызывало сомнений — кто-то, стоявший позади деревянной декорации, изображавшей старую мельницу. Между досками было достаточно щелей, прицелиться и выстрелить не составляло труда, особенно если учесть, что Шпигель стоял в тот момент в полуметре от декорации.