Беркович прошел десять метров от машины до холла Управления полиции, и у него заболела голова. Инспектор еще не появился, что показалось Берковичу странным – Хутиэли обычно приходил на службу раньше всех, и сержант не мог вспомнить случая, когда инспектор опаздывал.
«Неужели заболел?» – подумал сержант. Он не успел додумать эту мысль до логического конца, потому что на столе Хутиэли зазвонил телефон. Помедлив, Беркович поднял трубку.
– Амнон? – это был голос сержанта Горелика.
– Нет, это Борис, – сказал Беркович. – Инспектора еще нет, боюсь, не заболел ли он?
– Конечно, нет, – уверенно сказал Горелик. – Если Амнон заболеет, это будет означать, что мир перевернулся.
– Должно быть, мир действительно перевернулся, – пробормотал Беркович. – На улице такая жара, какой не было сто лет.
– А ты помнишь, какая была погода сто лет назад? – удивился Горелик. – Я думал, ты моложе.
– Я-то моложе, – уныло сказал Беркович, – но хамсину на это плевать.
– Да, – согласился Горелик. – Знаешь, что я скажу? Сохнут поступает мудро, не сообщая в своих рекламных материалах о том, какие в Израиле бывают хамсины. Иначе сюда ехали бы репатрианты только из Эфиопии – им к жаре не привыкать.
Беркович положил трубку. «Надо, – подумал он, – позвонить инспектору, вдруг действительно что-то случилось?»
Дверь распахнулась, и Хутиэли собственной персоной появился на пороге, вытирая платком вспотевшую шею.
– Привет, Борис, – сказал он. – Стоит задержаться на минуту, и подчиненный уже норовит занять кресло начальника.
– С вами все в порядке? – осведомился Беркович, возвращаясь к своему столу.
– Со мной – да, – кивнул инспектор. – А в природе полный непорядок. На перекрестке Алленби и Бен-Иегуды не работают светофоры, пробка растянулась на полкилометра, пришлось постоять. Я тебе звонил, но ты упорно разговаривал по моему телефону.
– Позвонил сержант Горелик, кстати, он искал вас…
– Подождет… Вот что, Борис, вид у тебя неважный, отправляйся домой, попробуй отоспаться. Если понадобишься, я тебя вызову.
– А вы?
– Не хочешь ли ты сказать, что я плохо выгляжу?
– Вы выглядите замечательно, но…
– Ну так что мне тогда делать дома? Внуков нянчить? Отправляйся. Считай, что это приказ.
– Слушаюсь! – бодро сказал Беркович и покинул кабинет, предвкушая несколько часов беспробудного сна.
Он сел за руль, включил двигатель, кондиционер заработал, и доменная печь, в которую превратилась машина всего за полчаса, стала понемногу охлаждаться. Беркович медленно выехал со стоянки, свернул вправо и увидев, что кто-то машет ему рукой, притормозил у тротуара. Человек, открывший дверцу машины, показался сержанту знакомым. Если бы не жара, Беркович узнал бы его сразу – это был хозяин фалафельной, расположенной напротив Управления, здесь сержант довольно часто покупал что-нибудь перекусить или холодную «колу».
– Простите, – сказал фалафельщик, – моя машина в ремонте… Если вы едете в сторону севера…
– Садитесь, – предложил Беркович. – Это ведь ваша фалафельная вон там, напротив?
– Да, вы меня знаете? Ваше лицо мне тоже знакомо. Впрочем, у меня все полицейские покупают. Мое имя Юваль Шумейкер.
Беркович вывел наконец машину в левый ряд и прибавил скорость. Вести разговоры ему не хотелось, но молчать было неудобно, и он сказал:
– Хорошо идет торговля? Не жалуетесь?
Вопрос уже предполагал, каким будет ответ, и Шумейкеру оставалось только кивнуть головой:
– А чего жаловаться? Место хорошее. Рядом Моше материей торгует, пусть он жалуется. Тряпки можно купить, а можно не покупать. А фалафель едят всегда… Простите, сержант, вы не очень торопитесь?
Беркович пожал плечами.
– Здесь, за светофором направо, живет приятель, я хотел забрать у него кое-что… Он у меня одолжил ящик с инструментами неделю назад… Это на две секунды, вас не затруднит?
– Да о чем разговор? – великодушно согласился Беркович и за светофором притормозил. Здесь начинался район коттеджей, дома были отделены от дороги невысокими заборами и небольшими садами. Впрочем, сады – слишком громкое название для пяти-шести фруктовых деревьев, стоявших перед каждым домиком.
– Я мигом, – сказал Шумейкер и выскочил в жару. Одним прыжком он пересек тротуар, помчался по дорожке к дому, взбежал на несколько ступенек и постучал в дверь. Что-то в движениях Шумейкера показалось Берковичу странным, но он не стал вдумываться – сегодня странным казалось все на свете, даже единственное белое облако, неподвижно висевшее в вышине и похожее на ковер-самолет старика Хоттабыча. Беркович лениво следил взглядом за Шумейкером, который продолжал колотить в дверь, хотя ясно было уже, что хозяина нет дома. Наконец это понял и фалафельщик, повернулся и направился было назад, но неожиданно издал вопль, который Беркович услышал даже за закрытыми дверьми машины, и показал рукой куда-то влево, где лежало что-то, невидимое за деревьями.