— Да-да. Но он должен был вложить пистолет в ладонь убитого, чтобы оставить следы пальцев Кашмиэля!
— Теоретически ты прав, Борис, — вздохнул Хан. — Но убийца вряд ли был так спокоен и вдумчив, как сейчас ты. О том, чтобы стереть свои отпечатки, он позаботился, а о том, чтобы оставить следы Кашмиэля, мог просто забыть.
— Мог, — согласился Беркович. — А почему поверхность журнального столика вся покрыта пылью, и только со стороны дивана, пыли нет, будто здесь лежал лист бумаги, а потом его забрали?
— Вопрос странный, — рассердился эксперт. — Эти двое наверняка занимались бумагами. Удивительно не это, а то, что они не наследили на всей поверхности столика.
— Так я и говорю! — воскликнул Беркович. — И еще. Если утром Кашмиэль собирался уезжать, то где билет? Я осмотрел бумаги, проосмотрел документы — ничего.
— Билет можно купить и на автобусной станции…
— От кредиторов он мог скрыться только за границей. На самолете. Где билет?
Беркович еще раз окинул внимательным взглядом салон. Кроме журнального столика, дивана и двух кресел здесь стояли телевизор на тумбочке, полированная стенка с баром и стойка с компакт-дисками. На полке, висевшей над телевизором, стояли десятка два книг в ярких обложках. Беркович подошел и начал по одной снимать книги с полки и перелистывать их.
— Что ты делаешь? — поинтересовался эксперт.
— Сам толком не знаю… — протянул Беркович и подхватил на лету выпавший из одной из книг лист бумаги. — Ага, вот!
Он развернул лист, прочитал написанное и протянул бумагу Хану. Это был текст, написанный от руки:
«Я больше не могу. Весь в долгах. Не держите зла. Прошу: похороните по-человечески». Подпись, дата и время.
— Час ночи, — пробормотал эксперт. — Черт побери! Но почему он положил записку в книгу?
— Это не он положил, — сказал Беркович.
— А кто? — недоумевал Хан. — И если Кашмиэль покончил с собой, то кто протер пистолет? И зачем?
— Сейчас узнаем, — заявил инспектор и пошел из квартиры. Вернулся он через несколько минут, ведя под руку понурого соседа. Беркович протянул Мозесу записку Кашмиэля и сказал:
— Здесь наверняка есть ваши следы. Вы думали, что мы не найдем эту бумагу?
— Ни о чем я не думал! — взорвался Мозес. — Я только хотел, чтобы этот подлец ответил за смерть Идо! Если бы не он, Идо не наложил бы на себя руки!
— Вы имеете в виду Сильвана Магена? — спросил Беркович, поднимая с журнального столика одну из лежавших там расписок.
— Да!
— Понятно… — вздохнул инспектор. — Вы поднялись к Кашмиэлю, увидели его мертвым, пришли в страшное возбуждение и…
— Я понял, что Идо убил себя из-за того, что у него не было денег! Я знал, что больше всего Идо взял у Магена. С банком еще можно договориться, с Магеном — нет. Это такой негодяй…
— И вы решили представить дело так, будто Идо не покончил с собой, а стал жертвой убийцы. Протерли рукоятку пистолета, спрятали письмо…
— Почему вы его спрятали? — подал голос эксперт. — Не надежнее ли было унести с собой?
— Я хотел скорей от него избавиться, — пробормотал Мозес. — Оно жгло мне руки.
— По сути, — сказал Хан, когда полчаса спустя сидел с Берковичем на заднем сидении полицейского автомобиля, мчавшегося в управление, — по сути Маген довел Кашмиэля до самоубийства и остался чист. Я вполне понимаю этого соседа, хотя он и пытался направить следствие по ложному пути.
— Тоже мне борец за справедливость, — буркнул инспектор. — Чего он добился? Да и действовал глупо, я даже на минуту подумал, что он — убийца.
— Ты оставишь Магена в покое?
— Это не по моей области, — сказал Беркович. — Передам материалы инспектору Бранноверу, это по его части. Смотри-ка, опять ливень!