Рэмпол оглянулся и узнал мужчину с трубкой, которого впервые увидел в коридоре своего вагона. На нем уже не было шапки, поэтому обнажился гладко выбритый череп с остатками белых волос, лицо же его казалось вытянутым и коричневым. Он с трудом сохранял равновесие, пошатываясь, выбирал место, куда присесть. Затем остановился у столика и пробурчал что-то невнятное.
– Мистер Пейн, мистер Рэмпол, – представил собеседников Фелл. Пейн перевел взгляд на американца, при этом белки его глаз как бы сверкнули, выразив подозрение.
– Мистер Пейн – наш местный четтерхэмский советник, – пояснил доктор. – Я говорю, Пейн, где ваши люди? Я хотел бы, чтобы юный Старберт пропустил с нами бокальчик-другой.
Тонкая рука Пейна погладила подбородок. Его голос оказался сухим и с хрипотцой, можно было подумать, что каждое слово ему дается с трудом.
– Не прибыли, – ответил коротко тот.
– Эмм. Хех. Не прибыли?
Рэмполу казалось, что от тряски поезда кости Пейна могут попросту рассыпаться. Тот моргнул и продолжил массировать подбородок.
– Нет. Я полагаю, – вновь заговорил Пейн и показал на бутылку вина, – что они уже слишком пьяны. Пожалуй, мистер… эмм… Рэмпол сможет рассказать вам больше. Я уверен, что он и часа не продержался бы в Ведьмином Логове, мне тяжело это представить. Все эти суеверия, связанные с тюрьмой, заставят его держаться подальше. Хотя, конечно, еще не время.
Это, по мнению Рэмпола, было наибольшей чушью из всего, что он когда-либо слышал. «Час в Ведьмином Логове». «Суеверия, связанные с тюрьмой». Да еще этот странный коричневый мужчина с морщинками вокруг носа и бегающими глазами. Взгляд у него такой отрешенный, словно он смотрит не на собеседника, а в окно. Американец почувствовал хмель от вина. Что же это все, черт возьми, может значить?
Он извинился и отодвинул от себя стакан.
Вновь раздался хриплый голос Пейна:
– Я, конечно, могу ошибаться. Но мне кажется, что я видел, как вы беседовали с сестрой мистера Старберта до отправления поезда. Я прав?
– Да, это так, сэр, – ответил американец, сразу чувствуя комок в горле. Он попытался выкрутиться: – Но я не знаком с мистером Старбертом лично.
– А! – воскликнул Пейн. – Ну ладно.
Рэмпол видел, как маленькие пытливые глазки Фелла цепко впились в Пейна, пристально его рассматривая.
– Скажите, Пейн, – отозвался доктор, – он боится встретить кого-нибудь из повешенных, правда?
– Нет, – ответил Пейн. – Простите, джентльмены, но я должен идти обедать.
Глава 2
Поезд вез Рэмпола все дальше вглубь страны. Это был своего рода полет в сумрачные и мистические места, где огни городов и гудки поездов оставались далеко позади. Доктор Фелл больше не возвращался к разговору с Пейном.
– Не берите в голову, – произнес он. – У него обо всем свое мнение. Хуже всего то, что он математик. Да, именно математик, – повторил Фелл, посмотрев на свой салат так, словно искал в его листьях доказательство теоремы. – С ним невозможно общаться.
Старый лексикограф нисколько не удивился знакомству юного американца с сестрой Старберта, чем очень обрадовал Рэмпола. Тед даже отказался от мысли задавать вопросы о непонятных моментах беседы с Пейном. Он, согретый вином, просто удобно устроился в кресле и продолжал слушать лексикографа. Рэмпол, конечно, не мог быть критиком по части алкогольных напитков, но то, как доктор полировал темное пиво вином, а затем снова переходил к пиву, слегка его озадачило. Так или иначе, американец предпочел не вмешиваться и покорно принимал каждый вновь наполненный стакан.
– Что я могу вам сказать об этом напитке, сэр? – раскатисто продолжал доктор. – Так вот, знаете, как о нем высказался Элвисмол? «Мужчины зовут его элем, но Бог нарек его пивом». Ха-аха!
Его лицо пылало, но он, периодически стряхивая пепел на галстук, раскачиваясь на стуле и хихикая, все продолжал говорить. И лишь когда официант уже начал прохаживаться взад-вперед и красноречиво покашливать, доктора удалось убедить уйти. Опираясь на две трости, Фелл последовал впереди Рэмпола. В купе они разместились друг напротив друга. Там свет был таким тусклым, что казалось, будто светлее даже за окнами. Доктор Фелл, забившийся в свой уголок, на фоне висевших над ним старых фотографий и обивки напоминал гоблина. Он молчал, вероятно проникшись нереальностью происходящего. Дул свежий северный ветер, на небе уже взошла луна. Где-то далеко раскинулись древние заросшие холмы, а деревья чем-то напоминали траурные букеты.