Максимилиан Хеллер растянулся в большом кресле перед камином, запрокинув голову. Его ноги упирались в железную подставку для дров. Худосочная фигура хозяина комнаты, больше похожая на скелет, была закутана в длинное пальто. Прямо перед ним на углях журчала оловянная грелка[1] с горячей водой, вступая в диалог со сверчком, прячущимся где-то за очагом.
Толстый кот, спрятав когти под пушистой шерстью на груди, полузакрыв глаза, издавал монотонное урчание. Услышав, как я вошел, кот встал и выгнул спину, его хозяин не пошевелился. Максимилиан лежал неподвижно, глаза смотрели в потолок, а тонкие белые руки покоились на подлокотниках кресла.
Я был удивлен приемом и замешкался на мгновение, но затем подошел к этому странному человеку, чтобы сообщить ему о цели моего визита.
– Ах! Это вы, доктор, – сказал он, слегка повернув ко мне голову, – меня предупредили, что вы зайдете. Прошу вас, присаживайтесь. В самом деле, я могу предложить вам стул? О да. Я полагаю, что у меня остался еще один. Он там в углу.
Я взял стул, на который он указал, и вернулся, чтобы сесть рядом с ним.
– Добрый старый Жюль! – продолжал Хеллер. – Решил, что я очень болен, когда он в последний раз был у меня с визитом, то пообещал прислать кого-нибудь с медицинского факультета… Вы же с факультета?
Я улыбнулся и кивнул.
– Да, вы знаете, я довольно сильно страдаю. Некоторое время у меня были периоды забывчивости, и я терпеть не мог яркий свет...
Больной наклонился своим длинным телом к камину и пошевелил угли щипцами. Вспыхнувшее пламя залило лицо незнакомца красным светом. На вид ему было не больше тридцати лет, но черные круги вокруг его глаз, бледные губы, седеющие волосы и дрожащие конечности делали его почти стариком. Он неловко поерзал в кресле и протянул руку.
– У меня лихорадка, да? – спросил Хеллер.
Его рука горела, а пульс бился учащенно и прерывисто. Я задавал ему стандартные вопросы, на которые он отвечал слабым голосом, не шевеля головой. Когда я закончил обследование, то подумал про себя, что у моего пациента нет шансов.
– Я действительно болен, не так ли? Сколько мне осталось еще жить? – спросил мой новый подопечный, пристально глядя на меня.
Я не стал отвечать на неудобный вопрос и поинтересовался:
– Вы давно страдаете от болей?
– О да! – сказал он с таким надрывом, что у меня кровь застыла в жилах. – О да! – повторил Хеллер, стукнув себя по лбу.
– Хотите, я выпишу вам рецепт?
– Буду рад, – рассеянно ответил он.
Я подошел к столу, который, как я уже сказал, был завален книгами и рукописями, и там, при свете мерцающей свечи, набросал рецепт. Когда я закончил, то был удивлен, обнаружив, что рядом со мной стоит мой пациент, читающий написанные мною слова с веселой улыбкой на губах.
Он взял листок, некоторое время изучал его, затем пожал плечами.
– Лекарства, – сказал Максимилиан, – всегда лекарства. Вы действительно думаете, месье, что они могут меня вылечить? – Говоря это, он посмотрел на меня меланхолическим взглядом, затем, смяв рецепт в руках, бросил бумагу в огонь.
Больной прислонился к камину и взял меня за руку.
– Простите за внезапный жест, но, боже мой, у вас была отличная идея, – сказал он неожиданно мягким голосом, – вы молоды, – продолжал он со своей таинственной улыбкой, – и верите, что лекарства всемогущи.
– Мой дорогой месье, – довольно резко ответил я, – для вас лучше всего было бы следовать курсу лечения и диете, которые соответствуют вашему состоянию.
– Вы имеете в виду мое психическое состояние? Вы думаете, что я сумасшедший, не так ли? Что ж, вы правы. В моем случае мозг доминирует над всем и постоянно кипит, пожирая меня и не оставляя мне ни минуты покоя. Разум, как стервятник, истязает мою измученную душу и рвет ее на куски.
– Почему вы не пытаетесь освободиться от этого жестокого ига? Почему бы вам не отдохнуть?
– Лекарства только отвлекают! – резко возразил Хеллер. – Они все одинаковы. Одни мы покупаем в аптеке, другие у дверей театра. Вы надеетесь, что они вас вылечат, а без лекарств – вы умрете. И тут нет вины медицины.
– У вас есть родители, друзья?
– Родители? – прервал он меня. – Мой отец умер очень молодым, сразу после того, как я родился. А моя бедная мать, – его голос изменился, когда он произнес это слово, – двадцать лет моя бедная мать трудилась до изнеможения, чтобы вырастить меня и дать мне хорошее образование, пока не умерла от перенапряжения. И вот по насмешке судьбы, через неделю после ее смерти я унаследовал кругленькую сумму от старого дяди, о существовании которого даже не подозревал. Друзья? У меня есть несколько. Жюль, например, отличный парень, хотя и слишком много смеется, и от этого меня просто тошнит. Есть те, кто заботится обо мне, и даже порекомендовал вам опекать меня. Они все считают меня сумасшедшим, и когда я среди них, они относятся ко мне как к предмету своих шуток. Я – их развлечение, их придворный шут, с большими глазами, длинными волосами, большим носом и грустным видом. Вот и все, что я могу сказать о моих друзьях. Вы видите там эти книги и стопку рукописей? Они доказательство того, что я пытался забыться в работе. Я сдал экзамен на адвоката и даже выступал в суде. Но я быстро понял, что моя тяжелая работа привела к тому, что негодяи были вознаграждены, а преступники спасены от эшафота, которого они так заслуживали. Мне стыдно за профессию! Я написал... Я много написал для того, чтобы успокоить свой бедный мозг и погасить горящее внутри меня пламя. Но это не помогло. Что вы ожидаете? Я философ, и я умру как философ.
1
В XIX веке использовались металлические грелки с горячей водой для кровати в холодное время года.