Несколько слов, которыми мы только что обменялись, вызвали у меня сочувствие и необъяснимую симпатию к этому несчастному молодому человеку. Когда я смотрел на него, я задавался вопросом, были ли в его случае непоправимо повреждены невидимые нити, связывающие человека с обществом, и есть ли способ излечить глубокую душевную рану, поглотившую его дух и тело.
Глава II. Арест
Я уже собирался уходить, пообещав себе, что вскоре вернусь к моему интересному пациенту, как услышал тяжелый топот по лестнице. Я прислушался. Шаги приближались. Возможно, это было иллюзией? Мне даже показалось, что я слышу тихие рыдания. Внезапный стук сотряс дверь, и резкий голос закричал: «Именем закона, откройте!»
Кот чуть не выпрыгнул из шкуры. Максимилиан изо всех сил пытался открыть глаза. Его взгляд упал на меня.
– Что такое? Ах, я помню, – сказал он вялым голосом, – зачем вы, месье, разбудили меня таким стуком?
Раздался второй удар, сильнее первого.
– Что это все значит? – спросил Максимилиан, нахмурившись. – Пожалуйста, откройте, доктор…
Я открыл дверь. На пороге появился полный мужчина в трехцветном кушаке. Позади него стояло несколько темных фигур.
– Прошу прошения, месье, за поздний визит, – сказал вновь прибывший, несколько раз поклонившись мне, – но я здесь по долгу службы и отложить на завтра никак не возможно. Вы Максимилиан Хеллер?
Максимилиан встал и спокойно посмотрел на этого человека.
– Нет, месье! – ответил он, делая шаг вперед. – Максимилиан Хеллер это я!
– А! Тысяча извинений, я вас не увидел. В вашем доме немного темно, молодой человек. Ну что ж, начнем. Во-первых, позвольте мне заверить вас, что вид моего шарфа никоим образом не должен вас беспокоить.
– Месье, – довольно резко ответил философ, – я себя неважно чувствую. Не могли бы вы, как можно короче изложить суть дела, чтобы я мог вернуться в постель.
Шарф с триколором[2], обхватывающий широкую талию толстяка, достаточно красноречиво указывал на то, что перед нами стоит всеми уважаемый комиссар полиции при исполнении своих обязанностей.
На мгновение я испугался, что резкость Максимилиана могла быть неправильно истолкована.
К счастью, комиссар был наделен терпением, пониманием и вежливостью, что говорило о его житейской мудрости. Привыкший по долгу службы сталкиваться с грубыми и недисциплинированными людьми, этот человек приобрел удивительную выдержку.
Его сердце должно было бы быть нечувствительным и мертвым ко всем человеческим чувствам, разрушающим ту безмятежность души, которую справедливость, как и религия, требует от тех, кто хочет ей служить.
– Прошу вас, будьте любезны проследовать со мной, месье, – вежливо сказал комиссар, – мы не задержим вас дольше, чем будет необходимо, нам нужны ваши показания.
Максимилиан с трудом поднялся с кресла. Он был настолько слаб, что я спросил у полицейского, могу ли я пойти с ними, дабы мой друг смог опереться на мою руку.
Месье Бьенассис, именно так звали этого достойного представителя власти, охотно согласился.
Мы прошли по длинному темному коридору, и подошли к двери, которую в темноте почти не было видно. Один из агентов зажег лампу, а рабочий, которого комиссар привез с собой, разбил замок быстрым ударом молотка.
Порыв ледяного ветра ударил нам в лицо.
– Ха! – прорычал позади меня один из полицейских. – Он мог бы, по крайней мере, закрыть окно перед тем, как уйти.
– Гюстав, – сказал месье Бьенассис, обращаясь к мужчине позади него, – зажгите свечу и закройте окно.
Полицейский сделал, как ему сказали. Мы вошли в комнату мансарды, даже меньшую, чем у Максимилиана. Единственной мебелью там служили: стол, два стула и кровать, на которой лежал отвратительный соломенный матрас. В одном углу комнаты мы смогли разглядеть небольшой сундук с замком. Комиссар сел за стол и разложил несколько бумаг, достав их из большой папки. Приглашающим жестом он дал понять Максимилиану, что ему надлежит сесть рядом с ним, затем он сделал знак одному из своих людей, который подошел к двери.
– Приведите ответчика, – крикнул слуга закона.
Я стоял позади мистера Хеллера. В коридоре послышались шаги, а затем в дверном проеме появился бледный мужчина с диким взглядом и взъерошенными волосами. Двое полицейских держали его за подмышки.
2
Комиссары полиции во Франции XIX века носили на поясе трехцветный шарф (повторяющий цвета государственного флага) – символ власти.