Однажды встречали этого адмирала с моря вместе с оркестром. Трап на лодку подали, адмирал на него ступил, и оркестр заиграл. Рядом крикнули: «Смирно!» Адмирал поднял руку и двинулся по трапу. А трапы у нас очень скользкие, оттого что мы по ним ходим, да ещё, как всегда, парусиной не везде обтянуты. Поскользнулся адмирал, сделал «вжик!» и нырнул под леера и дальше — в воду.
Оркестр, пока он летел, от изумления музыкально обыграл его падение, изобразил фугу «Летящий адмирал», а сам адмирал, пока летел до воды с поднятой к голове рукой, успел крикнуть: «Воль-на-а!»
Когда его выловили, то всем стало интересно, чего это он «вольно!» кричал.
— А вам, сволочам, пока «вольно!» не крикнешь,— сказал адмирал, обсыхая не ветерке,— вы же спасать не будете.
Так что с адмиралами у нас всё в порядке, и все отлично себя чувствуют.
Наших адмиралов можно даже в Англию на выставку приглашать. Галерея этих ярких флотских образов заставит вздрогнуть даже больное воображение.
Словом, природа наградила их, а они наградили природу.
Следующий заголовок:
Как зевает офицер?
Некоторые интересуются, зевает ли офицер на флоте. (Не знаю, зачем им это. Может, просто они хотят нас лучше зрительно представить?) Отвечаем. Нет, не зевает. У нас на моей памяти только один зевнул, да и то неудачно. С непривычки челюсть вывернул. Сидим мы как-то на базе, ждём подведения итогов соцсоревнования, и вдруг он взял и зевнул — ху-хау-ха! И челюсть у него из зацепления вышла, а глаза налились, вытянулись по диагонали, и рот не закрывается. Представляете, у офицера не закрывается рот! Ну ладно, если б он у него не открывался, а то не закрывается.
Сначала думали, что это он так шутит по-идиотски, а потом видим, что глаза у него периодически вылезают ещё пуще и сам он делает так: ык-ык! — силится, значит, а у него не выходит. Тогда все поняли и принялись ему помогать. Ну, помогают у нас в основном смехом. Мы так хохотали какое-то время, что какое там подведение итогов. Все неприлично лежали.
Потом старпом назначил ему в госпиталь трёх сопровождающих. Двое должны были его под руки вести, а третий должен был ему челюсть нести. Еле дошли. До машины не дозвониться, а там пешком — пять километров. И тот, кто челюсть нес, должен был всё задом пятиться.
Так и шли. Хорошо ещё, что силой закрыть ему челюсть не пытались.
А начальство?
А что начальство? Начальство у нас зевает, и ничего с ним не случается. Вот начпо наш по случаю парада Победы зевнул на трибуне так призывно, что мне захотелось превратиться в лягушку и туда к нему прыгнуть.
О встречах
Порой на флоте хочется кого-нибудь отловить. Чтоб спросить у него чего-нибудь. Так вот, бесполезно ловить его в кабинете. Лучше встать где-нибудь на пересечении и дожидаться. Через некоторое время он сам через тебя пробежит.
О встречах высокого начальства
Встреча высокого начальства отличается от остальных встреч вообще. Высокое начальство начинается у нас с главкома. Назначает главком своё прибытие в базу на 11:00. Командующий флотом добавляет: «К 10 часам всё должно быть готово!» Командующий флотилией заставляет доложить о готовности к 9:00, а командир дивизии выгоняет строиться в 8:30.
И стоишь на ветру, обдуваемый, и ждёшь высокое начальство, которое с тобой при встрече может даже и заговорить, побеседовать, и уши у тебя от такого стояния становятся огромными, как у африканского слона. Сколько в эти минуты рождается юных мыслей, какая яркость выражений, глубина ощущений, тонкость переживаний, какая точность формулировок от ядовитости быта. Вот так и рождается флотский язык. А ещё говорят, что у офицера даже в почечных лоханках ничего не задерживается. Ничего подобного, всё у него задерживается. И язык у него есть. А ещё у него есть глаза, руки, ноги и затылок.
Глазами он видит рост нашей боеготовности, руками он ощущает рост нашей боеготовности, ногами подходит ближе, а в затылке у него откладывается.
Но иногда!
Но иногда на флоте хочется бежать. Бежать! Глотать свежий ночной воздух и бежать. Подальше от золотых дорожек на воде, от ночного солнца, подальше от всего. Тебя хватают за рукав, тебе кричат с пирса:
«Стойте! Вас вызывает старпом!»,— а ты бежишь, бежишь…
И
И вся жизнь — борьба. До обеда с голодом, после обеда — со сном. И год за два идёт на подводном флоте. Некоторые до того обалдевают от возможности за один год прослужить целых два, что остаются надолго.
И наконец, о карточке
Чтоб офицер на службе вёл себя хорошо, на него заводится карточка взысканий-поощрений. Эта карточка освещает весь путь жизни офицера. С одной стороны в неё заносятся взыскания, с другой — поощрения. Офицер периодически знакомится со своей карточкой. После знакомства офицер обычно свою карточку теряет. Вызывают офицера к помощнику командира и предъявляют ему карточку.
— Слушай,— говорит ему помощник через мгновение,— здесь только что твоя карточка лежала. Ты не видел?
— Какая карточка?
— Ну, твоя, служебная.
— Где?
— Да здесь же только что лежала. Я же тебя вызвал специально, чтоб с ней ознакомить!
— Специально лежала?
— Ну!
— Не видел.
— Чёрт! Теперь восстанавливать придётся. А ты не помнишь свои взыскания?
— Нет, не помню.
А поощряют ли офицера вне карточки?
Конечно. Его просто не наказывают. Объявляют ему одно «ненаказание».
Изюминка
Изюминки всё это. В службе всегда есть изюминки. Много-много изюминок. Из них соткан большой персидский ковёр старинной ручной работы, который и называется — служба.
Слышали ли вы о «закате солнца вручную» или вот такое: «Выделить в помощь весне по двадцать человек с экипажа с ломами»?
Изюминки всё это. И куда ни ткнись на службе — везде одни изюминки.