Кое-что рассказала и о соседней с пихеньковской квартире. Она, мол, уже три года пустует. А раньше там жила работница морга с взрослым сыном. Оба выпивохи, сын еще и психопат. Мог ни с того ни с сего побить ребенка или придушить дворового кота — просто так, развлечения ради. Ходили слухи, будто кого-то изнасиловал, но в милиции дело почему-то замяли. Про его мамашу тоже шла дурная молва: дескать, в самые голодные годы, когда с прилавков пропала еда, а работникам морга перестали платить зарплату, маленькая семья всегда ела досыта. Намекалось, что, мол, предприимчивая старушенция таскает с работы человечину.
Именно тогда у этой парочки, которую и так побаивались окружающие, появились какие-то обезьяньи повадки. Библиотекарша не смогла толком объяснить, как это выглядело, но заверила, что странно и даже пугающе. А потом мать и сын пропали. И никому не было дела до того, куда старуху с ее выродком унесли черти: унесли — и слава богу, лишь бы не принесли обратно. С тех пор квартира пустовала, а дверь всегда была заперта.
Дело обрастало остренькими подробностями, которые можно было легко увязать между собой. Предвкушая убойный материал и перебирая в голове возможные заголовки, я отправился домой.
По пути у меня родилась одна занятная мыслишка.
Я поднялся лифтом на девятый этаж брежневской «панельки», подошел к двери одной из квартир. Внутри велся оживленный разговор, звучал беззаботный детский смех, стучали ложки-вилки. Хорошо известный в городе врач психиатрической лечебницы, тонкий знаток всяких-разных безумств, сорокатрехлетний Александр Петрович Смирнов ужинал в кругу семьи — с красавицей женой и двумя прелестными дочками.
Когда я позвонил в дверь, беседа оборвалась. Шаги. Открыл Саня собственной персоной. В домашних трениках, тапочках. Брюшко, лысина, очки а-ля Политбюро. Встал на пороге, дожевывая.
— Кхм… здравствуй, — поздоровался он.
— И тебе не хворать. Не ждал?
— Честно — нет.
Впускать меня он явно не собирался. Семейный ужин — церемония священная. На гостеприимство я и не рассчитывал, хотя тогда, в девяностые, без спроса заявляться в гости еще не считалось дурным тоном.
— Дело есть. Выйдешь во двор, как дотрапезничаешь? Я на лавочке подожду.
— Ладно, — произнес он. Впрочем, без особого энтузиазма. — Жди. — И закрыл дверь.
Не успел я докурить сигарету, он явился. Счастливое семейство осталось доедать ужин без отца.
— Давненько тебя видно не было, — сказал Саня, усаживаясь рядом.
— Работы много. — Я отщелкнул окурок в кусты.
— Что за дело?
— Зябко что-то на улице. — Я поежился. — Есть тут поблизости какой-нибудь уютный уголок? Угощаю.
Саня отвел меня в рюмочную по соседству. Классика: блевотного оттенка плитка на полу и стенах, грязный прилавок, заветренные бутерброды с колбасой и шпротами, толстая тетка в белом халате и высоченном колпаке поверх пышной завивки. Здесь ничего не менялось лет тридцать. Еще мой дед, что жил поблизости, таскал меня маленького с собой сюда, и я наблюдал, как он дует пиво из пузатой кружки, присыпая края серой солью из общей солонки. Все характерные детали антуража сохранились — даже тетка в колпаке нисколечко не поменялась.
— Нам по пиву, пожалуйста, — проинструктировал я каменнолицую продавщицу. Обильно напомаженные красным губы даже не разжались. Она стала молча наливать.
Саня ткнул меня пальцем в бок. Я посмотрел на него.
— Тебе не стыдно? — спросил он.
— Понял, — ответил я и снова обратился к продавщице: — И по сто грамм нам налейте.
Сидячих мест в заведении предусмотрено не было, мы пристроились у кривого высокого стола. Запивая дрянную водку вполне себе неплохим пивом, я излагал Смирнову суть дела. Саня кивал и тоже прихлебывал то из граненого стакана, то из пивной кружки. Мой рассказ его явно не впечатлял.
Когда я закончил, он выдал мне целую лекцию:
— Ничего необычного. Налицо типичные признаки и-бэ-эр. То есть индуцированного бредового расстройства. Феномен давно известный, описанный. И весьма интересный. Вот вы, обыватели, думаете грешным делом, что заразиться можно только какой-нибудь инфекцией вроде гриппа. А ведь психические заболевания тоже могут передаваться. Предположим, есть семья. Малообразованные люди. Выполняют изо дня в день простую, однообразную работу. Никакого саморазвития. Друзей-знакомых толком нет, мало с кем коммуницируют. Ведут предельно замкнутый, таскаать, образ жизни. И вот, матери преклонных лет начинает чудиться, будто соседи по коммуналке ее стряпню на общей кухне травят. Все кажется горьким. Муж и дети, ясное дело, над ней посмеиваются. А она знай свою палку гнет. Талдычит, талдычит одно каждый божий день. А потом херак — и мужу тоже еда горчит. Туда-сюда — на соседей валит. Дочка — в ту же, таскаать, степь. Приходят постепенно к тому, что соседи вообще не соседи, а пришельцы из космоса. Вся семья, заметь, в это свято верит. В один прекрасный или не очень, таскаать, день муж хватается за ружье. Разворотил соседу грудь. Вот как бывает. Вывод такой: в маленьком замкнутом сообществе недалеких людей с неустойчивой, говоря, таскаать, вашим обывательским, таскаать, языком, психикой… Понимаешь меня, да? Вот у них бред может быть заразен. Собственно, я тебе сейчас реальную историю рассказал. Без, таскаать, прикрас. И то, что ты мне тут выложил, тем же самым попахивает. Все признаки, таскаать, налицо. И-бэ-эр. Индуцированное бредовое расстройство. Кстати, с барабашкой в антресоли уже есть по крайней мере один описанный случай. Буквально пару лет назад по телевизору смотрел. Передавали репортаж. Семейка с социального, таскаать, дна. Хором пели, будто чудище какое-то в антресоли у них завелось. Там действо проходило, таскаать, с помпой. Приехали видные психиатры, телевидение. Невзоров нагрянул, представляешь?! Повезло дуракам… Так вот, он самолично ту антресоль, таскаать, и распотрошил. И ни хрена там, понятное дело, не обнаружилось. Так и вылечили идиотов, прости Господи! — Саня перекрестился и залпом допил пиво.