Я отправился за добавкой.
— По последней — и по домам, — сказал Смирнов, когда я вернулся с новыми порциями напитков. — Меня семья ждет.
Чокнулись. Выпили.
— Поучаствовать не желаешь? — спросил я, откусывая от бутерброда.
— Не-е, — крякнул доктор, глядя в столешницу.
— Сколько?
Он назвал стоимость своего содействия, и мы скрепили договор рукопожатием.
Известный в городе врач-мозгоправ определенно добавит веса статье. При участии Смирнова все это безобразие потянет на серьезный психиатрический эксперимент. У меня слюнки потекли, когда я представил себе растущие как на дрожжах рейтинги нашей газеты и лично меня как корреспондента. Мало ли, в столичные СМИ пригласят — чем черт не шутит. Или, на худой конец, прослыву местным Невзоровым. Тоже неплохо.
В редакцию я прибыл часом раньше обычного, чтобы первым забронировать себе фотографа. Захарыч отрядил двадцатичетырехлетнего патлатого Семена Павлова, лучшего специалиста в штате. Даже в самых жестких и неудобных условиях ему удавалось брать такие пикантные ракурсы, что наши конкуренты от зависти кусали собственные пятки.
Нас с Семеном добросил до места штатный водитель издательства. Смирнов прикатил на такси. Вокруг дома было спокойно: значит, ушлые телевизионщики не успели пронюхать, иначе уже учинили бы тут форменный бардак, как они любят.
Хозяева встретили нас тем же составом. Лица осунувшиеся. Николай, судя по отекшим брылям, ночь напролет квасил. Наверное, лосьон. (У нас в «Союзпечатях» в тот год стали за копейки сбывать средство для очищения кожаных поверхностей, на девяносто семь процентов из спирта. Тут-то и выяснилось, что у жителей города скопилась целая прорва нечищеных кожаных диванов.)
У Лидки под глазом красовался сочный, словно спелая слива, фингал. Видать, супруги повздорили. У девки лицо зареванное. Пацаненок, как обычно, затравленно зыркал.
— Что новенького? — поинтересовался я.
Николай кивнул жене: мол, рассказывай.
— Шорохи опять были, — торопливо отчиталась она. — И разговаривал кто-то. Тихонько-тихонько.
— Голоса мужские, женские, детские? — спросил я.
— Да хто его знаить. У нечисти разве ж разберешь? Шепоток такой… Вон, доча тож слышала.
Девица хлопала глазами.
— Валюх? — подстегнул ее отец.
— Агась, слышала, — подтвердила Валюха. — Хотела в туалет, да побоялася. Думала, опять смеяться будут с антресоли. Так и терпела до утра.
— А паренек слышал? — спросил Смирнов.
— Женька! — скомандовал Николай. Похоже было, что в семье никто без разрешения отца рта не открывает.
Малец коротко угукнул. «Наверняка задержка психического развития», — мысленно отметил я.
— Что ж, — принялся я раздавать указания. — С вашего разрешения, господа мои хорошие, мы сейчас вытащим все, что находится в этой антресоли. А потом Александр Петрович с вами побеседует. Надеюсь, вы не против? Вот и прекрасно-замечательно. — Я не стал дожидаться их согласия. — Семен, работаем. Все лишние — на кухню.
Павлов расчехлил пару ламп, которые принес в кейсе, расставил их так, чтобы весь свет падал на антресоль. Размотал удлинитель, нашел розетку. Любовно извлек из кофра профессиональный фотоаппарат, собрал. Как только Семен приготовился к работе, я подставил под антресоль любезно предложенную хозяевами табуретку. Кое-как балансируя на этом шатком основании, я протянул руки к дверце, открыл. Включил пленочный диктофон, положил микрофоном вверх в нагрудный карман. Под щелчки и вспышки я принялся потрошить шкаф и надиктовывать: