— Десять четырнадцать, открыл антресоль в квартире Пихенько. Со слов хозяев, в ней обитает нечисть. Вещи плотно утрамбованы. Начинаю вынимать. — Тут я пожалел, что не взял с собой перчаток. Вблизи содержимое выглядело особенно неаппетитно и пахло соответствующе. — Простыни, связанные узлом… сгоревший чайник… обломки табурета… матрас… — Засаленный дырявый матрас ухнул вниз, подняв тучу пыли. Поползли клопы. — Откройте там форточку, а то задохнемся! Итак… битый будильник… сломанная лыжа — одна… рабочая одежда — нестираная… в земле, какой-то трухе… Тьфу, твою мать! Пардон муа. Еще какие-то тряпки. Видимо, тут не знают, что мусор в нашей стране разрешено выносить на помойку, — не удержался я от язвительного комментария. — Мешочек. Не завязан. Что тут у нас? — Я приоткрыл горловину. От запаха испортившейся органики зарябило в глазах. — А тут у нас, братья и сестры, старые картофельные очистки. Э, хозяевá! На кой, простите, хер вы тут очистки картофельные держите?!
Четыре пары глаз уставились на меня.
— Так это… — начал было Николай. Потом гневно сдвинул брови и отвесил супруге звонкую оплеуху. Та взвыла, схватилась за голову. — А ты, сука, меня виноватила, мол, я твои очистки пропил! Сама в антресоль запихнула да забыла, пр-р-р-р-р-р-роститутка!
Он занес руку, чтобы продолжить воспитание нерадивой жены.
— А ну хватит! — командирским голосом остановил его Смирнов. — Без рукоприкладства!
Николай опустил руку и заискивающе улыбнулся беззубым ртом.
— Зоопарк, млядь. — Я совершенно перестал выбирать выражения. — Продолжим. Еще какие-то мешки. Заглядывать я в них не буду. — Мешки полетели вниз, подняв новое пылевое облако с терпким ароматом клоповьих выделений.
Внутри остались лишь клочья пыли да мелкие ошметки мусора.
— Как видим, антресоль заканчивается неаккуратным проломом в стене. Что в нем — не разберу, луч не достает. Хозяевá! Ну-ка, Николай, поди-ка сюда.
Я спрыгнул с табурета и заставил Николая взобраться. Что-то заскрипело — не то табуретка, не то его кости.
— Там так всегда было? — спросил я. — Я имею в виду дырку.
Он светил внутрь антресоли одолженным у меня фонариком и недоуменно хмыкал.
— Не помню, — сказал он наконец. — Антресоль-то, она всегда занята. Квартира-то маленькая, вещи ненужные куда-то надо ложить. Уж лет двадцать как…
— И вы за все это время ни разу не наводили порядок? Только запихивали?
— Ну да. По чуть-чуть, по чуть-чуть, по чуть-чуть.
— Ладно, слазь… Странные дела, — обратился я к диктофону. — Барахло было плотно утрамбовано, но с другого конца осталось пустое пространство, как будто кто-то высовывался из пролома и втаскивал туда вещи.
Семен взгромоздился на табурет и сделал несколько снимков внутренностей шкафа.
— Из дырки-то сквозняком тянет, — заметил он.
— Придется нам тут ночью поработать, — обратился я к хозяевам. — Ждите гостей часов в пять вечера.
Смирнов с полчаса беседовал с семьей, безостановочно строчил на серых казенных листах бумаги. Семен фотографировал интерьер. Я курил в коридоре, следя за работой своих товарищей в открытую дверь. Напоследок мы дали Николаю и его домочадцам строгий наказ никому из прессы больше ничего не сообщать. И немного денег в качестве стимула для честного сотрудничества.
На лестнице нас нагнала Лидка.
— Вот скажите мне, образованные люди, можеть девка без мужика обрюхатиться? — без предисловий спросила она. — Или не можеть?
Семен прыснул со смеху и пробормотал извинения.
— Дочка забеременела? — догадался Саня.
— Агась. Она у нас не гулящая, ничого такого. В училище да домой обратно только ходит. С мужиками сроду не крутилася. А вот на тебе — обрюхатилася. Из самой клещами слова не выудишь. Я было грешным делом подумала на папашку нашего, Кольку, паразита косого, да он как заорет: дура ты, мол! И по башке меня хрясь! Ну, я больше спрашивать и не стала.
— Я вам как ответственное лицо заявляю, — сказал доктор, — без участия мужчины ваша дочь забеременеть не могла. В противном, таскаать, случае нас ждет второе пришествие Христа.
Женщина мало что поняла из его слов. Стояла, переваривая услышанное. А мы, посмеиваясь, спустились вниз.
Я закурил и обратился к Сане:
— Что скажешь, профессор?