Загремел третий залп, пока Александр Столяров добывал сведения с телефонной станции. Дежурная телефонистка сообщала: под Военным молом стоит на причале флагман эскадры «Жан Бар», и его внутренняя телефонная сеть подключена к городской, флагман ведет беспрерывные разговоры со своими частями и подразделениями на берегу.
— Давай, барышня, флагмана! — приказал Столяров.
— Он сейчас говорит с Екатерининской площадью, восемь, — ответила телефонистка, — там находится их контрразведка.
— По шапке контрразведку! — приказал Столяров. — Давайте, барышня, я скажу ему пару слов!
В трубке щелкнуло, и Галя услышала французскую речь. Галя сразу узнала голос генерала д’Ансельма. Потеряв на проводе собеседника, генерал кричал:
— Алло, алло! Полковник Морисье! Полковник Морисье! Где вы?
— Пардон! — сказала Галя. — С вами говорит Совет рабочих депутатов. Это вы, мосье генерал?
Ошарашенный генерал секунду молчал, однако сразу же сориентировался и учтиво ответил:
— Я вас слушаю. Здравствуйте. По голосу узнаю, что это говорит знакомая мне девушка, секретарь Военно-революционного комитета?
— Вы не ошиблись, генерал, — ответила Галя. — А рядом со мной председатель Совета, товарищ Столяров. Он хочет передать вам несколько слов.
Генерал д’Ансельм любезно откликнулся:
— О! Очень рад! Передайте мой утренний привет мосье… товарищу Столярову!
— Он вам тоже передает утренний привет, — сказала Галя, — и просит вас выслушать следующее…
Галя минуту помолчала, внимательно слушая Столярова, и затем перевела:
— Если стрельба сию же минуту не будет прекращена, то Совет снимает с себя ответственность за жизнь иностранцев, которые находятся еще на берегу.
Снова прогремел залп.
— Поторапливайтесь, генерал! — крикнула Галя. — Поторапливайтесь! Товарищ Столяров через пять минут должен отдать приказ…
Генерал д’Ансельм молчал только две секунды. Через две секунды долетел его ответ:
— Хорошо, мадемуазель. Передайте мосье товарищу Столярову, что я отдаю приказ. Может быть, будет еще один залп, пока мой приказ дойдет до рубки командующего артиллерией…
Но приказ генерала дошел молниеносно: больше не раздалось ни единого залпа.
— Ну что ж, — сказал Столяров, когда разговор с генералом был закончен, — хотя мы еще не имеем в городе всей полноты власти, но командование интервентов нам уже подчиняется.
Но Столяров проговорил это несколько позже, а до того беседа с генералом еще продолжалась.
Столяров сказал:
— Насколько я понимаю, генерал, вы уже начали эвакуацию? Я считаю так: раз вы сами перебазировались на судно, то, надо полагать, именно для того, чтобы непосредственно руководить погрузкой армии?
Генерал ответил чуть слышно — так, что Гале пришлось извиниться и попросить повторить. Генерал повторил:
— Я получил приказ высшего командования и выполняю его. Но мне необходимо на эвакуацию две недели.
— Двое суток, — сказал Столяров. — Но имейте в виду: двое суток с момента нашей последней беседы с вами ночью. Следовательно, двенадцать часов первых суток уже миновало.
Генерал помолчал, затем спросил:
— На каком основании вы действуете так категорически?
Столяров ответил:
— Я получил приказ моего высшего командования и выполняю его.
Генерал снова помолчал, потом ответил запутанной в галантных выражениях фразой, содержание которой надо было понимать так:
— О, мосье! Я солдат, вы солдат, и мы один другого прекрасно понимаем: каждый из нас должен выполнять приказ своего высшего командования. Неумолимое течение жизни покажет вам, насколько реальны приказы высшего командования, сидящего в тылу, когда эти приказы выполняют солдаты на линии огня…
— Что ж, — согласился Столяров, — пусть будет так: пусть жизнь нас с вами проверяет.
Однако он не дал после этого отбоя, а продолжал:
— Среди наших требований было еще одно: немедленно возвратить нам Николая Ласточкина.
На этот раз генерал молчал долго. Наконец, он ответил растерянно:
— Я не имею возможности выполнить вашу просьбу: Николай Ласточкин умер…
— Мерзавцы! — не выдержав, вскрикнула Галя. — Ах, какие вы мерзавцы!
Она заплакала.
Столяров понял и без перевода. Поняли и все другие товарищи. Телефон стоял на столе председателя Совета, и коллегия народных комиссаров вместе с президиумом заседала в полном составе. Все молча поднялись и склонили головы.
Генерал там, на другом конце провода, говорил:
— Я выражаю свое соболезнование. Я только солдат, а контрразведка в боевой обстановке действует иногда самостоятельно. Я выражаю свое сожаление, контрразведка поторопилась… Тело Ласточкина — в море, где-то вблизи тюремного транспорта номер четыре.