Шашки конников сверкнули, и котовцы с ходу врубились в толпу офицеров.
После этого машины были поставлены в центр, конники окружили их, и отряд двинулся дальше, по направлению к Оперному театру. Моторы машин глухо урчали на малой скорости, степные кони шарахались и прядали ушами, но твердые руки всадников сдерживали их, вздыбливали и возвращали назад в строй. Ценности города, народное достояние у грабителей было отбито, и теперь его надо было передать законному владельцу — Совету.
Когда отряд появился в тылу белогвардейцев, осаждавших дом Совета со стороны Пушкинской, Ришельевской и Ланжероновской улиц, белые цепи повернулись против конницы, пытаясь обороняться. Но котовцы врубились, смели ряды белогвардейцев и подгарцевали к подъезду Совета.
Члены президиума и народные комиссары стояли на баррикаде и приветствовали партизанский отряд областкома.
Котовский спрыгнул со своего высокого жеребца, бросил повод Сашку, подошел валким, но четким кавалерийским шагом и отдал оголенной шашкой салют красному знамени на флагштоке. Затем он отрапортовал Столярову:
— Конный отряд днестровских партизан, выполняя ваш приказ, прибыл в распоряжение Совета рабочих депутатов города Одессы. Золотой запас города Одессы — вон там, на тех четырех бензопхайках.
Шурка Понедилок и Сашко Птаха на своих казацких буланках стояли рядом, позади Котовского. Буланки тыкали мордами в спину Григория Ивановича.
В эту минуту из среды членов президиума Совета, негромко вскрикнув, выдвинулся старый Птаха Петро Васильевич. То замирая на мгновение, то снова бросаясь вперед, он продвигался вдоль баррикады к буланому, на котором сидел Сашко. Лицо Петра Васильевича то вспыхивало гневом, то все покрывалось мелкими морщинками радостного смеха.
— Ах ты висельник! — всплескивал руками Петро Васильевич. — Так ты, выходит, жив?
Сашко исчез из дома около месяца тому назад, и отец с матерью уже оплакивали его: решили, что мальчика где-то подстрелили, когда он, отбившись от рук, шатался по городу.
У Петра Васильевича так быстро менялось выражение лица, что невозможно было понять — бросится ли он на радостях обнимать сына, или снимет ремень и учинит тут же, на месте, суровую отцовскую расправу.
Заметив и поняв неопределенное душевное состояние счастливого отца, Григорий Иванович движением руки остановил старого рыбака.
— Полегче, полегче, Петро Васильевич! — сурово промолвил он. — Твой Сашко — мой адъютант, и сейчас он при исполнении боевого задания.
Сашку уже второй раз за сегодняшний день приходилось изумляться: его отец, старый «шкарбан», которого он к тому же подозревал в связях с контрабандистами и барахольщиками, оказывается, был… тоже большевик, да, кажется, еще и член президиума Совета…
В это время водолазы Морского райкома прислали связного.
Как только стало известно, что тело Ласточкина под волнорезом, водолазы надели скафандры и спустились на дно. Они обшарили все дно вокруг транспорта номер четыре и теперь докладывали, что тело Ласточкина найдено.
С камнем, привязанным к ногам, Николай Ласточкин стоял в воде под транспортом. Ногти на руках у него были сорваны, все тело сожжено и исколото. Палачи выкололи ему глаза…
На борту транспорта обнаружили еще одного человека, оставшегося в живых после тяжких истязаний: у него были вывернуты руки и ноги. Замученный назвал себя фельдшером Власом Власовичем Тимощуком и рассказал, что от него добивались, чтобы он выдал место пребывания Григория Котовского.
Члены президиума Совета и народные комиссары обнажили головы, печально склонились котовцы на конях.
Григорий Иванович заплакал.
— Иван Федорович! Друг и советник, верный и стойкий большевик!.. Влас Власович! Милый, честный старик…
— Ну, — утер глаза Григорий Иванович, — пусть теперь буржуазия попомнит! Заплачу я ей сполна за друга моего большевика Николая. Не умру, пока на свете будет жив хоть один паразит! За искалеченные руки и ноги старого фельдшера они тоже заплатят…
Григорий Иванович вскочил на коня и осадил его перед Столяровым.
— Слушаю ваш приказ! — И, помолчав, добавил: — Давай, Александр Никодимович, сразу, с ходу, сердце у меня закипает кровью…
Отряд Котовского получил приказ прорубиться сквозь пикеты белых, соединиться с отрядами Николая Столярова, тилигульских и визерских партизан и совместно с рабочими дружинами очищать город от интервентов.