Она вышла в темный коридор и позвала стражника.
Атрет стоял в коридоре с факелом в руке, когда пришел стражник и открыл дверь камеры Хадассы. В тот момент девушка еще раз повернулась к Атрету и посмотрела на него своими добрыми глазами.
— Да благословит и хранит тебя Господь, и да воссияет Его лик над тобой, и будет Он милостив к тебе. Пусть Он обратит Свой лик к тебе и даст тебе мир и покой, — сказала она с доброй улыбкой. Отвернувшись, она исчезла во мраке камеры.
Оттуда раздался шум приветствий заключенных, после чего дверь с глухим и непреклонным звуком захлопнулась.
СЕМЯ
Вот, вышел сеятель сеять…
1
Чувствуя невероятную усталость и стыд, Атрет решил, что с него хватит. Его физические и моральные силы были на пределе.
Как только Хадасса сказала ему, что его сын жив и что апостол Иоанн знает, где его найти, Атрет стал строить планы на будущее. Поскольку толпа преклонялась перед ним и не давала ему прохода, он не мог спокойно войти в Ефес, когда ему заблагорассудится, — нужно было дожидаться наступления темноты. Что он и сделал. Разыскать жилище апостола оказалось делом нетрудным — Хадасса все ему подробно объяснила — но даже в такое позднее время этот Божий человек был занят, утешая какого–то больного ребенка и выслушивая исповедь умирающего.
Атрет ждал Иоанна несколько часов, после чего ему передали от апостола, что тот собирается на утреннее собрание верующих на берегу реки. Рассердившись, Атрет последовал за ним и, в конце концов, оказался среди большого количества людей, собравшихся слушать, как Иоанн будет говорить об Иисусе Христе, их воскресшем Боге. Плотник из Галилеи… и Бог? Атрет решил не слушать Иоанна, а отойти в тихое место возле теревинфа, или терпентинного дерева, чтобы дождаться окончания служения.
И вот теперь он почувствовал, что больше ждать не может! Давно рассвело, солнце стояло уже высоко, а собравшиеся все пели песни хвалы своему Небесному Царю, рассказывали о том, как чудесным образом избавились от своих болезней, горестей, привычек и даже демонов! Он уже не мог всего этого слушать. Были среди них такие, кто зачем–то окунался в реку! Да что они все тут с ума сошли, что ли?
Встав, Атрет пошел к толпе и ткнул локтем одного из собравшихся.
— Сколько времени длятся эти собрания?
— Столько, сколько Дух будет побуждать нас к этому, — ответил тот, бегло взглянув на Атрета и снова вернувшись к пению.
Дух? Это еще что такое? Атрет привык к дисциплине, строгому режиму, к тому, чтобы все делалось по часам и минутам; он привык иметь дело с реальными фактами, поэтому слова этого человека были для него совершенно непонятными.
— А ты здесь первый раз…
— И последний, — оборвал Атрет собеседника и уже собрался было уйти. Верующий снова посмотрел на него, и по мере того, как он вглядывался в германца, улыбка на его лице становилась все шире. Глаза его округлились.
— Ты Атрет!
От ударившего в кровь адреналина Атрет напряг мускулы. Он видел перед собой только два пути — либо бежать, либо драться. Стиснув зубы, он решил идти до конца. Первый вариант был ему не по душе; он столько времени ждал, что теперь было просто глупо отступать.
«Глупец!» — распекал он себя. Лучше бы он молчал и терпеливо ждал в тени какого–нибудь дерева, а не привлекал к себе внимание. Но теперь уже было поздно.
Он стал придумывать оправдания своей ошибке. Мог ли он предполагать, что люди до сих пор его помнят? С тех пор как он покинул арену, прошло уже восемь месяцев. Вот он и подумал, что все о нем давно забыли.
Но очевидно, что у ефесян хорошая память.
При упоминании имени Атрета в его сторону стали оборачиваться и другие люди. Какая–то женщина, увидев его, вздрогнула и стала шептаться с теми, кто стоял с ней рядом. Весть о присутствии бывшего знаменитого гладиатора разлетелась, как разлетаются гонимые сильным ветром сухие листья. Люди обращали внимание на возникшее среди собравшихся оживление и тут же узнавали Атрета, поскольку ростом он был на голову выше остальных, да и светлые волосы его выдавали.
Он пробормотал слова проклятия.
— Это Атрет, — сказал еще кто–то, и германец почувствовал, как мурашки пробежали у него по спине. Атрет понимал, что ему следует уходить, и чем скорее, тем лучше, но его упрямство и ярость, которые были присущи ему едва ли не с рождения, взяли над ним верх. Он больше не римский раб и не сражающийся на арене гладиатор. Его жизнь теперь снова принадлежит ему! В чем разница между стенами роскошной виллы и стенами лудуса? И тут, и там он одинаково находился в плену.