У этого человека было против Атрета единственное оружие, которое Атрет намеревался у него отобрать. Германец крепко стоял на ногах, его голос был тверд, а его лицо было подобно камню.
— У тебя мой сын. Хадасса принесла его к тебе месяца четыре назад. Я хочу его забрать.
— Хадасса, — голос Иоанна стал мягче. — Я волновался за нее. Мы не видели нашу маленькую сестру уже несколько месяцев.
— И не увидите. Она оказалась среди тех, кого посадили в темницу под ареной.
Иоанн вздрогнул, будто его ударили, и что–то пробормотал про себя.
— Хадасса сказала, что отдала моего сына какой–то вдове по имени Рицпа, — сказал Атрет. — Где мне ее найти?
— Рицпа живет в городе.
— Где именно?
Иоанн вышел к Атрету, положил свою руку ему на плечо.
— Пойдем, поговорим.
Атрет дернул плечом.
— Только скажи мне, где разыскать ту женщину, у которой мой сын.
Иоанн снова посмотрел ему в глаза.
— Когда Хадасса пришла ко мне с ребенком, она сказала, что ей приказали положить младенца на камни умирать.
— Я этого не приказывал.
— Она сказала мне, что отец отказался от ребенка.
Лицо Атрета раскраснелось. Он стиснул зубы.
— Это мой ребенок. И больше я тебе ничего не скажу.
Иоанн нахмурился.
— Хадассу бросили в темницу, потому что она принесла ко мне ребенка?
— Нет. — Безусловно, когда Хадасса проявила непослушание, не бросив ребенка умирать, это могло быть достаточным основанием, чтобы Юлия отправила ее на арену. Атрет в этом не сомневался. Но, насколько ему было известно, Юлия не знала о том, что ее сын жив. Она могла осудить Хадассу за все, что угодно, просто по своему капризу. Атрет единственный знал о том, что случилось с Хадассой.
— Мне сказали, что Хадассе было велено зажечь курения, чтобы прославить императора. Она не стала этого делать и единственным истинным Богом назвала вашего Христа.
Глаза Иоанна засияли.
— Слава Богу.
— Оно оказалась просто дурой.
— Она прославила Христа.
— Тебя это радует? — воскликнул Атрет, не веря своим ушам. — Оно же умрет за свои слова!
— Нет, Атрет. Всякий, кто верит в Иисуса, не погибнет, но будет иметь жизнь вечную.
Атрет начинал терять терпение.
— Ладно, я пришел сюда не для того, чтобы спорить о ваших богах или о вашей вере в жизнь после смерти. Я пришел за своим сыном. Если тебе нужно доказательство того, что я его отец, достаточно ли тебе будет слов его матери, этой шлюхи? Я приволоку Юлию Валериан сюда, поставлю ее перед тобой на колени и заставлю во всем признаться. Этого с тебя будет довольно? Можешь потом ее утопить, если захочешь, потому что другого она не заслуживает. Могу тебе в этом даже помочь.
На гнев варвара Иоанн ответил совершенно спокойно:
— Я и не сомневаюсь в том, что ты отец. Меня только беспокоит сам ребенок, Атрет. В этой ситуации один неверный шаг может дорого стоить. Как, например, быть с Рицпой?
— Ребенку нужно только, чтобы он был в тепле и не голодал. А что до этой женщины, так дай ей другого ребенка. Кого–нибудь другого. На моего сына она не имеет никаких прав.
— В жизнь твоего сына вмешался Господь. Если бы не…
— Вмешалась Хадасса.
— Но ведь не случайно она принесла ребенка ко мне, и именно в тот момент.
— Хадасса сама сказала, что если бы она знала, что я хочу забрать ребенка, она бы принесла его прямо ко мне!
— Почему же она не знала?
Атрет застонал от бессилия. Если бы не толпа, наблюдающая за ними, он бы применил силу, чтобы узнать все, что ему нужно.
— Где мой сын?
— В безопасности. Хадасса решила, что, для того чтобы спасти твоего сына, она может сделать только одно — отдать его мне.
Атрет прищурил глаза и посмотрел на Иоанна холодным взглядом. На его скулах заиграли желваки, и краска снова залила его лицо. Он пытался скрыть свой стыд за маской гнева, но понимал, что из этого ничего не выйдет. В своей жизни он знал только одного человека, который всегда смотрел на него так, будто видит его сердце и мысли насквозь, — это была Хадасса. По крайней мере, до нынешнего момента. И Иоанн теперь смотрел на него так же.
На Атрета нахлынули воспоминания. Когда Хадасса пришла к нему и сказала, что ребенок, которого родила Юлия, — его, Атрет ответил, что ему все равно. Как он мог быть уверен в этом? Несмотря на заверения Хадассы, Атрет не мог забыть измену Юлии и от гнева вряд ли был способен здраво мыслить. Он тогда сказал Хадассе, что даже если Юлия придет сама и положит ребенка к его ногам, он уйдет и ни разу не оглянется. Ему никогда не забыть тех страданий, которые он причинил Хадассе этими словами и которые прочел у нее на лице… Не забыть и того, как он пожалел о своих словах, когда она уходила. Но ведь он Атрет! Он не мог попросить ее вернуться обратно.