— А Тимми хотел ехать?
— Конечно, иначе разве я бы его отправила? Ему понравилась вся семья. Думаю, ему там будет хорошо.
«Понравилась семья». Они надвигаются на нас. Выпускают щупальце за щупальцем, словно осьминоги. Брата уже захватили. Нет спасения…
— Значит, уже не только ты, но и Тимми на их стороне.
— Не глупи, нет никаких «сторон».
— Я ненавижу их, — сказал он сквозь стиснутые губы. — Ненавижу. И я не буду встречаться с ними. Никогда!
— Давай поговорим об этом в другой раз, поздно уже. Спокойной ночи, дорогой мой мальчик.
«Я могу жить как затворник, — думал Том. — Заменю Бэда — возьму на себя его работу по дому и в саду. Буду помогать маме ухаживать за Тимми. Буду читать, заниматься астрономией, а когда-нибудь, окончательно придя в себя, найду работу, самую простую, в отдаленной обсерватории в глухой провинции».
Да, он понимал, что люди переживают худшие беды. Носят клеймо неизлечимой болезни, как бедняжка Тимми. Но если у человека болит сломанная нога, то разве для него утешение — узнать, что кто-то другой сломал обе ноги?
И вдруг в темной комнате перед ним словно вспыхнуло видение — лицо Маргарет Кроуфильд. Такое живое и памятное, а ведь он не хотел его запомнить, видит Бог, не хотел. И все-таки видел и ее темные волосы, и золотые серьги в виде маленьких ракушек, полуприкрытых темными локонами. Круглые щеки, растерянные глаза… Губы, накрашенные бледной красновато-коричневой помадой…
— Будь они прокляты, те недоумки из больницы, которые девятнадцать лет назад направили меня сюда! И будь они благословенны за то, что направили меня сюда…
В дверь позвонили, когда Том и Лаура в молчании сидели за столом, накрытым к завтраку. Том пошел открыть дверь. Перед ним стояли двое мужчин.
— Томас Райс? — спросил один из них.
— Да, в чем дело?
Щелкнула камера, засняв испуганного, растерянного Тома с полураскрытым ртом.
— Вот газета, наверное, у вас ее еще нет, — первый протянул ему сложенный газетный лист. Том сразу увидел крупные заголовки:
— Детей перепутали в больнице… Тайна открылась девятнадцать лет спустя… — Сердце его бешено забилось.
— Мы хотели бы взять интервью, — вежливо улыбнулся журналист с фотокамерой.
— Нет! — вскричал Том.
На крик прибежала Лаура; с одного взгляда ей все стало ясно.
— Том, иди в комнату, — мягко сказала она. «Она этого ждала», — подумал Том, отходя от двери.
— Никаких интервью, — спокойно сказала Лаура. Снова щелкнула камера.
— Но это же сенсация, мадам.
— Может быть, но это и человеческое страдание.
Журналист, невозмутимо глядя на Лауру, достал блокнот и ручку.
— Вы были здесь недавно, когда был убит мой муж, — я запомнила вас. Перестаньте же мучить нашу семью!
— Публиковать сведения о сенсациях мой служебный долг, и я его выполняю.
— А мой долг — оградить моего сына. Я не позволю вам причинить ему боль!
— Но ведь он — не сын вам, миссис Райс. Что вы почувствовали, узнав это через девятнадцать лет? Это был удар для вас?
— Сейчас вы почувствуете удар, я с размаху приложу дверью по вашему бессовестному лицу! Напишите об этом.
Она с силой толкнула дверь, журналист отскочил. Том увидел в окно, как оба газетчика поспешно удаляются.
— Я думал, что они не уйдут и будут заглядывать в окна! — нервно сказал он.
— К сожалению, Том, они вернутся, и репортеры из других газет тоже наводнят наш дом и дом Кроуфильдов. Будь уверен!
— В газетах уже напечатали, — сказал он, передавая ей листок, — что же им еще нужно?
— Человеческое любопытство иссякает не так быстро, сенсации хватит на пару недель. Но как они узнали? Я позвоню мистеру Фордайсу.
Том прошел в библиотеку и сел, опустив голову и зажав лицо в ладонях. Подняв ее снова, он встретился взглядом с глазами «Черного ирландца» на портрете, глазами своего предка… как он считал раньше.
— Человеческое любопытство, — думал он, — не такое уж плохое свойство, пока не становишься его объектом. Он слышал голос Лауры, которая разговаривала по телефону на кухне:
— Я думала, что вам удастся этого избежать, мистер Фордайс… понимаю, что вы не могли гарантировать… Да, но это так ужасно для Тома… сразу после смерти отца… Я рада, что здесь нет Лилиан и Сесилии… Все Пайге так чувствительны к огласке. Все уляжется? Конечно, со временем…
Послышался щелчок, — Лаура положила трубку. Через минуту она появилась в дверях библиотеки, Том напряженно ждал ее рассказа. Она не сразу заговорила.
— Сообщение поступило по телефону. Издатель газеты не публиковал его до вчерашнего дня, но информация просочилась, и он не мог ничего поделать. Теперь появятся публикации по всей стране.
— Кто же сообщил? — спросил Том.
— Молодой женский голос, она не назвалась. Сообщила все детали; больницу, где родились оба ребенка, фамилии, результаты тестов ДНК, — словом, все. Больница подтвердила сведения.
— Предательница! — воскликнул Том. — Это она, конечно.
Лаура положила руку на его плечо и сказала утешающе:
— Она не только тебя предала, Том, она предала человеческое доверие. Как она смеет думать, — голос Лауры зазвучал страстным обвинением, — что она — выше других людей, таких как Бетти Ли, или Кроуфильды, или… ты, Том? Как ты не разглядел ее!
— Она была такая яркая, умная, способная… такая необыкновенная… — грустно ответил Том.
— Так ведь среди пособников Гитлера были люди талантливые и образованные… доктора философии… но все они были люди без сердца и совести.
Зазвонил телефон, и Лаура встала со словами:
— Ты сегодня к телефону не подходи! — Он слышал ее голос: — Да, это миссис Райс. Нет, он не может подойти, я ему передам.
Она бросила трубку, и телефон сразу зазвонил снова.
— Кто это? — спросил Том.
— Грязные свиньи, — мрачно ответила она. — Мальчишки из колледжа.
Да, он мог себе представить издевательские голоса парней из «Независимого голоса»: «А ну-ка, Том Райс, отбейся, попробуй-ка!»
Телефон продолжал звонить, словно подлое любопытство всей Америки сфокусировалось на нем, Томасе Райсе. Но Лаура взволнованно говорила с кем-то, — значит, звонит знакомый:
— Эта ужасная девица, эта нацистка… Он не хочет ходить в колледж…
Том вышел из столовой, обошел весь дом и заперся в своей комнате. Он глядел в окно на груду камней над могилой Графа и вспомнил Бэда. Клан, призывы стрелять и проливать кровь. Том вспомнил, как он слушал ночью эти призывы с боязливым любопытством, но не принимая их всерьез. Так же слушали другие. А Бэд играл всерьез. Том вспомнил, что он поклялся отомстить за отца, и с горечью понял, что он не сдержал своей клятвы. «Теперь уже не узнать, почему ку-клукс-клан привлек и втянул Бэда, а вот Робби он может понять, — подумал Том. — Раздоры между родителями, — отец сбегал куда угодно от матери, неряхи и ворчуньи, — заброшенность девочки стали причинами ее озлобленности на семью и на весь свет».
Весь день звонил и дверной звонок, — корреспонденты газет, журналов, радио требовали подробностей истории.
— У вас есть факты, но вам этого недостаточно, — резко отвечала им Лаура, — вы бы хотели пронзить рентгеновскими лучами наши сердца. Но вы этого не добьетесь, а о нашем выступлении по телевидению и речи быть не может.
Лаура позвала Тома к ленчу, он ответил, что есть не хочет.
— Съешь хоть сэндвич, дорогой, не то свалишься с ног.
Когда они сидели за столом в кухне, появилась взволнованная Бетти Ли, — очевидно, она прочитала газету или слышала по радио. Лаура обняла ее, и они вместе заплакали.
— Я чувствовала, что грозит беда, еще до того как мистера Бэда убили, — всхлипывала она. — Костями своими чувствовала. Бэби — Том, не слушай ты этих докторов и законников. Твоя мать принесла тебя из роддома и положила в мои руки. На тебе была голубенькая кофточка, что тетя Сесилия связала, и ты был самый красивый бэби на свете, любимчик отца и матери. Я вернулась к вам и останусь у вас теперь.